Технорук артели инвалидов (вместо эпилога)

Мы выходим от дяди Лёвы. И я снова беру Яшу за руку и, закрыв глаза, иду, как слепой, до угла, до пересечения с улицей Горького. Я иду и все, наверное, смотрят на меня, слепого мальчика, и жалеют. Как жалко, думают они, такие красивые длинные ресницы, а глаз нет. И тут я – раз! – и открываю глаза! И все радуются, веселятся, начинают танцевать, поздравлять, как на 1-ое Мая…

На углу мы поворачиваем налево и идем вниз. Солнышко светит прямо в глаза. Мне нравится, а у Яши слезятся, и он вынимает платок, не тот, мой, а свой, и прикладывает, промокает. Не пройдет и трех месяцев, как мама увезет меня в Киров, на север, куда папу пошлют ракетчиком. Яше придется уйти из Министерства, как не имеющему среднего образования или из-за «пятой графы», и придется пойти простым техноруком в артель инвалидов, где даже к орденам относятся по-разному. Нет, он, как раз ничего не имел, – и заработать в артели было лучше: где премия, где – рацуха. Это Соне кортило, это она не могла пережить, и погнала его окончить вечернюю школу и поступить на заочный в Москву, пять лет учиться, засиживаясь за конспектами допоздна. И все равно остаться на фабрике.

Но самое обидное будет потом, когда мы вернемся из Кирова, – мы будем жить врозь. Мы – на Левом берегу, на Воскресенке, а они – у черта на куличках, в Святошино. И видеться редко, на каникулах. А потом еще реже…

Но пока что мы вернулись к обеду вовремя. Даже раньше, и есть время намерить сандалики и побегать в них. И, не торопясь, переодеться в пижаму, рассказать, что было, а чего не было.

Яша вешает костюм в платяной шкаф, перекладывая в другой пиджак записную книжку, бумажник и футляр с очками.

Платки же заканчивали свою работу и, отправляясь в грязное белье, ждали субботы, чтобы быть выстираны, выглажены и положены в стопку в шкафу рядом с пачками туалетного мыла и талька «Роза», естественно американского. Каждое утро Яша получал два новых, а вечером бросал их, как стреляные гильзы, в ящик для белья. И все повторялось: утром, перед работой, уже одетому, выбритому и надушенному, Соня вручала новые, пахнущие почему-то «Шипром», а не «Розой».

– Второй дала. – замечала про себя Соня, когда дедушка выходил из дому и сразу исчезал, потому что сворачивал наверх, мимо окон не шел, и я, бросившись к окну, успевал увидеть его спину – в сером пальто, или в кожаном, смотря по сезону.