Тайна «Пани Ирэны»

Яша считал, что главный добытчик – он, а бабушке – следить за домом, добром и «кошечкой», т.е. за мной. – Вон в Японии специально женам такие жмущие туфли покупают, чтобы пальцы на ногах скрючивались, чтобы они сидели дома и смотрели за всем! – сообщал он, поднося Соне новые импортные австрийские лодочки, и все ахали от восхищения, но и задумывались: не готовят ли ее к необходимости лечения в Ялте, куда Яша ежегодно отбывал сам, оставляя Софу на страже добра.

Раз в год Яша уезжал лечиться. На 24 дня, как положено. И если вы думаете, что бабушка всегда мечтала о карьере сторожа, то вы глубоко ошибаетесь. Но… или Яша смог расписать прелести ялтинского санатория для больных туберкулезом, но тогда почему и в Моршин, и в Трускавец он тоже – только сам? Или Соня все-таки понимала, что и ему нужен человеческий отдых от всех этих планов, Шкловеров, вечерней школы, в конце-концов – от семьи? От солнышка-мамочки-рыбки. От самоёй себя, наконец. Или меня не решалась оставить на произвол судьбы, то есть на маму? Или все-таки добро?

Короче говоря, Соня оставалась, а Яша уезжал сам, и что происходило и могло случиться за это время одному богу известно.

(Нет, хорошо все-таки, что ни в каких документах – ни грамотах, ни характеристиках – об этом не пишут. Хорошо, что ни мама, ни дядя, даже если и знали о чем-то таком – умолчали, рассказывать не спешили. Но дело не только в пиетете. Знаете, почему еще – «хорошо»? Можно самому додумать. Дописать, так сказать, картину так, чтобы… Короче говоря, воскресить.)

Итак, после отпуска Яша насвистывал и напевал. Что-нибудь в отличие от Сони легкое, из оперетты или Вертинского. Само по себе это не наказуемо. Но если сопоставить, или как говорила Таранова, принять в расчет слова этой песни, эти – «я безумно боюсь золотистого плена ваших медно-змеиных волос», если связать с тем, что эта «крашеная корова Ирэна Вахтанговна, замша в ОТК, получила 30%-ую в то же время, что Яша – 50–ти процентную, и он взял именно ее, хотя мог взять 30%-ую в октябре.

Если принять в расчет, что эта гадюка красилась хной и вовсеуслышание заявляла, что она полячка, – то насвистывание, не говоря уже о напевании «Пани Ирэны» – говорило уже, какая бы сволочь не была Таранова – что она, получается, права?!»

Нет, конечно. Эта, якобы Сонина тирада, эта прямая речь, от начала до конца придуманная мною, ничем таким не подтверждается. На черно-белой фотографии коллектива артели только переходящее красное знамя не могло быть другого цвета, а медно–рыжих от шатенок не отличишь. Тем более не ясно, кто из них по паспорту пишется русскими, кто – полячкой. Наконец, если бы Яша захотел, что он бы не сделал 10%-ые, и ей и себе?

Да, Яша возвращался, напевая что-то легкое фривольное и бывал руган, не допущен и даже бит. Но все в конце концов переводилось в шутку, он молил о прощении, мотивируя лодочками и крепдешином, и всегда бывал прощен уже к Октябрьским праздникам.

Но я представил себе, если бы вдруг, вернувшись, он услышал, как напевает бабушка, причем не грустно, а весело, игриво, пусть ту же самую «Марусю», или мурлыкает «Безноженьку» с какой-то двусмысленной улыбочкой и вашим и нашим?

Не тогда ли и случился тот страшный скандал с разбитой вазой «Богемия», когда Яша хлебнул глицерина из бутылки, глицерина для линзы телевизора КВН, и хлебнул, как говорили, «в сердцах». Переполох, «скорую» и я помню. Но опять же – на какой почве? А почему не партийно-производственной? Или, не дай бог, какой-то другой. Мог в конце концов случайно смахнуть и просто перепутать…

Но вот передо мной снова «звуковое письмо» с дорожкой песни Вертинского, записанной поверх цветной фотографии – большая открытка с видом красавицы Ялты и дырочкой для радиолы – а на обороте – пусто – «Привет из Ялты» – виньеткой – и ни слова о том, от кого и кому.

Поставить ее я смог только сейчас – и, что вы думаете, зазвучала «Пани Ирэна», Александра Вертинского. И хотя я не могу утверждать, что предместкома артели инвалидов была рыженькой, – но на Почетной грамоте, подписанной Яше директором, парторгом и предместкома, напротив последней стоит И. В. Скутоярова-Мнишек. Видимо на эти – польские корни и намекала в своем анонимном «звуковом письме» Таранова. Почему, вы спросите, именно она послала письмо? А кто же еще? Кого Соня задевала? И не переставала попрекать Яшу, кого он, добрый человек, пригрел у себя на фабрике. Сам же устроил, кого?!

«Таранова. И сомневаться не приходиться.»

Вы спросите, зачем Соня хранила его? Из уважения к хорошо продуманной интриге? Не думаю. Скорее, чтобы нет-нет, а напомнить Яше, любившему присесть у радиолы, чтобы периодически напоминать, кто есть кто. Или как говорил дядя Лёва… А как же он говорил?..

И я снова беру лупу, внимательно осматриваю письмо, и – что вы думаете?! – в нижнем углу обнаруживаю две бледные буквы, острым карандашом, возможно, инициалы – и это не С.Т. (Таранову тоже звали Соня), и не И. С-М. (см. выше), а это – А.В.

А.В.?.. Кто такой?.. Неужели?!..

А ведь бабушка тоже красилась хной!..