Как снимали вишню

Главные праздники - Годовщина Октябрьской революции, Майские и Новый год - приходились на весну, зиму и осень.

Летом праздников не было. Лето все было праздник. И особенно в июле, когда снимали вишню.

Нет! На Беличанской не могли расти “Три тополя на Плющихе” или “Эти три березы...” Тополя с проклинаемым всеми пухом, конечно, росли. Как раз под окнами, чтобы лучше лететь. Но это было не то. Это не были национальные деревья нашего двора. Про них нельзя было рассказать стихотворение “Три пальмы” или нарисовать картину “Грачи прилетели”.

В нашем дворе росли три вишни, треугольником. Большие, раскидистые, они соприкасались ветвями и давали три пользы.

Во-первых, тень и мягкую, но такую густую траву, что она не сминалась даже ватным одеялом и лежала горами, и приходилось топтать и равнять.

Во-вторых, вишни давали вишневый клей - советскую жевательную резинку, от которой могли слипнуться кишки, и поэтому янтарные, похожие на касторовые, шарики не досасывались до конца, а сплевывались в траву, к муравьям.

И, наконец, в-третьих. Их даже нельзя было трусить. Раскачиваясь на ножке, она отрывалась, и еще в воздухе, в полете прыскала, переполненная соком, и летела, и падала в траву, как бумажная бомбочка на асфальт.

Бляп! И лежит, треснувшая, с вылезшей костью в луже собственного сока.

Можно было, конечно, лезть и срывать руками. Но нужны были особо осторожные медицинские пальцы, чтобы она не лопнула в момент срыва. Кроме того, в ладонях помещалось не более чем по две. И при малейшей - ленивой - попытке добавить к ним третью, они прыскали, или текли, или выскальзывали из рук и летели на голову и майку того, кто стоял внизу.

Вишни были накачаны соком. Ножка выдергивалась, и он шел оттуда, пузырясь, как слюна из ниппеля, и этот газ, кровяное вишневое давление, выталкивало косточку, будто сдавленную, и пущенную большим и указательным пальцами.

Тогда изобрели дергалки. На конец шеста, можно для белья, накручивалась лучше всего железная проволока, и конец ее сжимался буквою “Л”, а под ней - другая проволочка образовывала каркас для кулька, марлевого или целлофанового, пришиваемого бабушкой.

Вишня заводилась в “Л” и отделялась от ножки и скатывалась в кулек, но чаще - лопалась в самом верху, разбрызгивая по небу красные праздничные салюты.

Сбор вишни производили дети. И обязательно кто-то падал и ломал руку, а малой Вовка Зеленый падал только головой вниз (и ничего!) и еще хвалился очередным шрамом на выбритой макушке.

А потом урожай несли на стол, большой дворовой стол, и высыпали горками и играли в карты - в пьяницу и в дурака, а когда стали старше - в кинга и в преферанс.

И все окрашивалось, заливалось и пропитывалось соком, истекающим из дырявых кульков и вишневых холмов.

За вист платили обычно одну вишню. И это было немало, если учесть, что здоровые хлопцы из общежития играли по четверть копейки, т.е. четыре вишни - одна копейка.

Но мы никогда не расплачивались деньгами. Это запрещалось официально. Во что можно было конвертировать вишни, так это в вареники, по курсу 5 вишен — один трехвишневый вареник. Если проигравший соглашался на конвертацию, ему предоставлялась отсрочка платежа до вечера, когда над столом докручивалась и зажигалась лампочка, и Циля, и Фира, и не имевшие детей Болонка и Секретутка, и Лошадь несли на стол глубокие тарелки и маленькие кастрюльки с варениками, и “дорогие дети и уважаемые товарищи взрослые” забывали про карточные и некарточные долги и ели их смачно, с прысканьем, с белолунной сметаной и солнечным сливочным маслом.