Преимущества «глазка»
Впрочем, что-то я отвлекся.
В изолированных квартирах на Беличанской жили коммунальные люди. Они слушали радио, читали газеты, смотрели телевизор и потому интересовались. Они расспрашивали, обменивались рецептами, сочувствовали, занимали и одалживали, интриговали и сколачивали блоки, и интересовались снова.
- Интересно, кто это может быть? - спрашивала скорее у себя, чем у меня, баба Соня, когда из спальни мы слышали звонок в дверь.
Действительно, это могла быть и глухая Вера, или “Патэ-журнал”, и Рудичка - местная баба Хая, и Фира Ордамонова, с которой бабушка опять разговаривала, да, собственно говоря, многие, почти все.
И Соня уже направлялась открывать, но вдруг останавливалась и делала мне сурдоперевод глазами и руками, чтобы я шел посмотреть в глазок.
А тут надо сказать, что первый глазок в доме, как и многое другое, появился у нас. Он давал неограниченные возможности выбора, кому открывать, а кому нет, что было особым средством челночной дипломатии, и даже способом поощрения (“Я ей открыла!”) и наказания (“Я ей не открыла!”) для отдельных примазывающихся жильцов.
Конечно, в большинстве случаев необходимо было соблюсти тайну, т.е. приличия, и Соня старалась подходить к двери на цыпочках, не дыша.
Но соседи быстро освоились с такими уловками. И, вглядываясь с той стороны в глазок, замечали либо движение металлической шторки (которую мы поэтому и сняли), а то и просто видели моргающий глаз хозяйки.
Я же - вы помните, я был “зорким мальчиком”! - умел смотреть в глазок издалека, не приникая к нему, что делало меня абсолютно невидимым.
Вот и сейчас с расстояния я увидел глухую Веру, звонившую уже шестой или седьмой раз, и то одной, то другой выпуклой стороной лица приближавшуюся к глазку.
Как-то обсуждая с Рудичкой такое поведение Веры глухой, баба Соня говорила: “Что она - не слышит, что звонок звонит, а никого нет? Зачем звонить! Нет, она звонит: раз-два-три-пять-десять. Как вам это нравится?” И Рудичка понимающе улыбалась и замечала Софье Михайловне: “Софья Михайловна, Вы же знаете Веру, она последнее время ничего не слышит!”
Да. Но вернемся к нам.
- Это Вера? - беззвучно, одной артикуляцией спрашивала Соня, показывая пальцем в направлении ее квартиры.
- Да, да! - кивал я. - Открывать? И пока бабушка задумывалась над решением этого непростого политического вопроса, я с расстояния в глазок обнаруживал в руках у тети Веры тарелочку с тремя кусками вишневого пирога и принимал решение сам.
В одно мгновение зыркнув на меня (“Это на три часа!”) - бабушка встречала Веру с наивозможнейшим радушием: “Заходите, Вера”! Я вешала бельё на балконе и ничего не слышала! Заходите!”
И после того, как тетя Вера минут пять объясняла бабушке, почему она хотела сейчас зайти, и что звонила, но никто не открывал, а баба Соня несколько раз повторяла версию про балкон, белье и ветер, мы пробовали вишневый пирог, и уже тогда тетя Вера шепотом хорошо слышащего человека спрашивала бабушку: “Вы слышали? Они опять сколачивают блоки. Я видела, как Рудичка разговаривала с Фиркой, а мне клялась, что ноги ее там не будет!”
И баба Соня вспыхивала и понимала, что открыла она Вере не зря.
