Дом на Беличанской

В 1960 году, когда мне исполнилось пять лет, в нашей семье произошло событие - бабушка, дедушка и я переехали на новую квартиру, в Святошино, уже не село, но и не город, - пригород, дачное местечко.

Местечковый характер дома, в котором дед Яша получил квартиру, усиливался тем, что весь первый подъезд занимали семьи часовщиков и мастеров по холодильным установкам, а второй - прочие граждане с Рыбальского острова на Подоле.

Коробейники, Гринберги, Болсуновские, Рудики, Шустерманы, Бееровы, а еще Кальницкие и Ордамоновы, но тоже евреи, или еврусы или укревы, то есть наши родные подольские метисы или мулаты.

В нашем, первом, так сказать, более еврейском подъезде, была, конечно (чем мы хуже Феллини!), и своя не вполне нормальная девочка, толстая Линка, и прикованный к постели паралитик, ходивший под себя, и свой “горкий пяница”, и матери, еврейские матери, и бабушки, и тети, мастерицы струделя и фиша, чистюли и грязнухи, жирные и худорба, глухие и черноротые, но все буквально трясущиеся над своими детьми, хотя, впрочем, не все.

Во втором подъезде, - пролетарском - было вдвое больше пьяниц, чем у нас (Газовик и Зеленюк), а также: полицай с женой, Секретутка, Болонка и единственные, кому баба Соня не дала особое прозвище, - Егоровы - инженеры, с двумя тихими, бледными, чуть не туберкулезными, и почему-то хочется сказать - белорусскими детьми.

А в остальном наш трехэтажный дом, хотя и возвышался над частным сектором, но тоже утопал в своем и чужих садах и заборах, откуда доносился – и лай, и петухи, и гуси, и пчелы, и звон колодезной цепи. Под окнами росли тополя и журчала речка Вонючка, утекавшая по всей Беличанской далеко, в овраг и на третью просеку. Обычно хватало трех силикатных кирпичей, чтобы и Рудичка могла перейти, не замочив ноги. Но в половодье, особенно после июньских дождей – она мутно бурлила и растекалась как Рио-Негро и Колорадо, отрезая путь к ближнему гастроному, и базару, заставляя не идти или одалживать резиновые сапоги...

Во дворе естественно, компактною группой располагались сараи. На пригорке, точно оцинкованные грибы, торчали из травы вентиляционные трубы погребов. И висело белье на шестах, и голуби кружили над голубятней. И мусорник, уже именуемый мусоросборником, так же белел, как на Жилянской, но лучше, и больше, и чище. И все цвело – и желтые одуванчики, и вишни, и сирень, и каштаны...