Воскресенье

«Змейки»

1985-й. Перестройка. Я только что вернулся из Питера, где нас – преподавателей экономических дисциплин – переучивали на новый лад. Я счастлив. Во-первых, все логично, конкретно, имеет практическое применение. «Основы бизнеса» – мой курс. Интересный. Есть что преподавать. Не пряча глаза, не уходя от ответов. Скоро мне стукнет тридцать. И сколько же сил и времени ушло на болтовню! А теперь мне будет что сказать. Я смогу увлечь, воспитывая грамотных, дельных руководителей.

Отчитав лекции, я бегу в «научку». Бегу мимо парка, тороплюсь. И все же я сворачиваю направо. Десять минут у меня есть. И я пойду по аллее, полузасыпанной, а еще лучше – по листьям, впитывая дух, шурша и улыбаясь.

Знакомый затылок я увидел издалека. Яша сидел на скамейке, и седая голова его светилась серебром на фоне осеннего золота. Я пошел напрямик, по листьям. И, подойдя сзади к скамейке, увидел рядом с кожаным плечом – кто бы это мог быть? – половину совершенной лысой головы… Серьга блеснула! Так это же – дядя Коля! – чуть было не крикнул, но удержался, прислушался…

– … «змеек» нет. Нигде. «Молнии» – сколько хотите. А «змейки» – вдруг исчезли. Третий квартал под угрозой. Нет, по объему я перекрою, за счет кульков. А по номенклатуре? Что? Почему перебои? Эвакуация, не дай бог? Или они сахарные? У Лёвы, – вы знаете Лёву, с «концентратного», – все леденцы скупили. Может, со «змеек» тоже научились гнать? Что они себе думают…

А так всё, слава богу. Квартира на Артема, в центре, как Софа хотела. Комната 18 с половиной метров, кухня – 8 и 5, три двадцать, лифт, балкон, солнечная сторона. Последний этаж – чтобы никто не скакал на голове. Все как Софа хотела. Рядом – гастроном, Сенной, дороговатый конечно. Жаловаться грех. А «змейки» – оказывается проблема. В Киеве – нет. Ни один завод не делает. Разве можно надеяться на фонды?!

И дети, слава богу. Сын имеет орден от Насера. Внук – кандидат наук, преподает в торговом институте. Правнуку, нивроко, уже годик. Шустрый, догнать не могу. А здоровье... Гречку в диабетическом получаем регулярно. Работаю там же. Нет, Боря ушел – на вагоноремонтный. Вчера говорил с ним. Гусеницы для танков – пожалуйста, а чтобы линию где-топоставить, маленькую, венгерскую… «Змейки» делает Харьков, звоню: – Не могу, говорит, Яков Исакович, не обижайтесь, честное слово, не могу. Всё забирает Москва…»

Яша говорил, а маленький Коля кивал уважительно. Старенькие они стали. Шеи торчат.

Обнимая, здороваясь, и тут же – прощаясь, я напомнил, что жду 8-го на свой юбилей. Все-таки – тридцать, не шутка. Просил пораньше. В пять я уже дома.

И Яша кивал: – Конечно, к пяти. И наверняка, когда я убежал, рассказал дяде Коле, что он приготовил для внука.

«До конца квартала, – рассказала мне потом Соня, – оставалось четыре дня, цех практически стал, план по кошелькам и косметичкам горит, итоги соцсоревнования по главку, грамота министра, переходящее знамя – всё было под угрозой. И Яша взял два чемодана – один в другой – и поехал в Москву, за «змейками», выбивать фонды.

И через день вернулся, привез.

– Ты представляешь, – он мне говорит: – Четыреста, и закрываем все по накладной. Нет, ты можешь себе это представить?! Я захожу с Киевским тортом, как человек к человеку. А он с порога: – Четыреста! – Видит торт – Четыреста! – За что?! За мои же «змейки»?

– Тише-тише! Что ты так волнуешься. Мало сволочей?

– Нет, но какая наглость! Какая наглость! Из-за таких весь народ ненавидят.

– Яшуня, ладно, – кивает Соня, – хай оно горит. Успокойся.

– Я ему дал: – Жалко, говорю, хотел Вас угостить, а придется нести прокурору.

– А что он может, деляга паршивый?! Он сразу понял, кто я и что я! Черкнул. Вызвал. – Выдайте.

– А машина? Грузчики? Тебе же категорически!..

Яша молчит. Ему тяжело говорить. И что скажешь? Конечно, пришлось брать такси. Но и так натягался, и нервы потрепал.

Квартал закрыли с плюсом. На 100,2 процента. Но грамоту Яша не получил. Через неделю после приезда в цехе наката ему стало плохо. «Скорая» привезла в кардиологию на Рейтарскую. Лифт не работал. Он поднялся на четвертый этаж, сел в кресло и закрыл глаза. «Что вы хотите, – сказал палатный, – в его возрасте четвёртый инфаркт…»

Случилось это в полдень, 8 октября. И я не почувствовал, не знал, принимал поздравления на кафедре и, только влетев с охапкой цветов в квартиру, – мама открыла, – вдруг понял всё и плакал, как ребёнок.