Из послесловия

…Копаюсь, сшиваю обрезки, наметываю, перекраиваю, – пусть старое, пусть лоскутное – это мое одеяло. Правду надо знать. И кое-что нашел, разбирая архив: грамоты, приказы, командировочные удостоверения... Яша хранил их. Для чего? Грамоты и характеристики – понятно. И правительственная телеграмма, не откуда-нибудь, а из Москвы с требованием «срочно направить тов. Бедерова Я.И. в распоряжение Наркомата торговли». И резолюция парторга ЦК на 404-м И.Штейна: «Выезд, как работнику Наркомнефти, не имеющему отношения к Наркомторгу, запретить. Предложить продолжать работать.» И телеграмма и резолюция подчеркивали его незаменимость, как ценного кадра, его вклад в победу над фашизмом. А остальные бумаги зачем? На случай проверки? Через тридцать лет после назначений и переводов? Или просто – дороги, как память? А может быть, он берег их для меня? Может быть и его, как и меня завораживал красный карандаш вместо чернил и подпись И.Штейна, так похожая на сталинскую?

Ежедневные дела Яша вписывает в книжечку остро отточенным твердым карандашом. Красный карандаш для этого не годится, требует много места. У Яши – простой, чертежный. Буковки убористые, ровные, как солдаты в строю. Одно задание – одна строчка. Выполнено – зачеркнуто. На обороте – пометки. Новый лист – новые дела. И строки, одна под другой, зачеркнуты, ровно, как под линейку. Можно подумать, что это – черновик поэта. Настоящего, чрезвычайно требовательного к себе и слову. Но у Яши – это не слова, а выполненные дела. Незачеркнутых нет.