Горы
Тогда еще Бишкек называли Фрунзе, и была в том названии изюминка: революционное и туземное – одновременно.
Проверяющих селили в совминовской гостинице «Бишкек». Широкая витрина одноименного ресторана открывала незабываемый вид на Тянь-Шань. Всю неделю я мотался по базам, писал справку о простоях вагонов и только в субботу смог съездил на экскурсию на Иссык-Куль.
... Облака летели так низко, что, казалось, вот нырнут они под воду и пойдут под самою гладью, но сочнее и ярче, чем на небе. Темная вода, отражающая горы; кусты облепихи у самой воды; выбеленные бараньи косточки, разбросанные по песку, и долгий межгорный путь – туда и обратно – стояли у меня перед глазами, заслоняя пейзаж в ресторанной витрине или напротив растворяясь в нем.
Я сидел в пустом ресторане, доедал цыпленка табака, запивая чаем по-казахски.
Рядом «гудели» летчики из ошского отряда, лейтенантские звездочки горели тускло, лица - красны и невеселы, оттого, видимо, что на закуску денег уже не хватало.
Цыпленок был жилист, однако наминался с аппетитом, понятным после длинного дня в дороге. Отправляясь на Иссык-Куль, я ошибся, провизии не взял и пришлось экономить гранат, которым угостила меня Наташа, экскурсовод.
На обратном пути мы разговорились, я хвалился командировками: Вильнюсом, Ригой, Душанбе, Ереваном...
- А я нигде не была, – призналась Наташа. – Только в Вашингтоне. И вот сюда приехала. Завтра повезу экскурсию на Тянь-Шань. На лавинную станцию. К снежным барсам. Хочешь?
Студентки МИФИ и МФТИ, известные как мифишки и физтешки, красотой не отличаются. Высокий ум не добавляет им баллов в глазах молодых аспирантов. Последние не замечают ни тихого чуть звенящего голоса, ни взора из-под ресниц, одновременно мягкого и лучистого, ни гордо посаженой головки, ни робкого касания руки, а отмечают лишь неловкость и неловкое же жеманство.
Оттого, наверное, и в «вашингтоне» услышал я позу и самомнение. А на экскурсию согласился, потому что – Тянь-Шань! Конечно, Тянь-Шань!
«Ранним утром я уйду с Дальницкой,
Дынь возьму и хлеба в узелке...»
У меня никогда не возникало сомнений, что Дальницкая – это не девочка из Первой гимназии, а старая одесская улочка, откуда следует уходить на рассвете, захватив с собой простую пищу, причем не в чемодане и не в рюкзаке.
Теперь я готовился основательно. Взял сушеной дыни, хлеба, яиц вкрутую, «Останкинской», «Дружбу», корейского лука, два яблока и еще положил бутылку «Крем-соды», а потом вынул – узелок, то есть кулек мог не выдержать.
Автобус, старенький «ПАЗ», тянул неспешно, аккуратно вписываясь в повороты. Мы ползли наверх в сероватые полосы тумана. Горы прятались. Все чаще моросил дождь. Речка бежала то слева, то справа, бурлила на перекатах. По берегам появились наледи, и автобус пополз еще медленнее, дождь перешел в снег, и люди притихли, вслушиваясь в натужные перебои мотора.
Как вдруг за поворотом тучи распались, небо и горы открылись, - («Нас встречает Тя-ен-су. Красивая легенда! – сообщила Наташа, - На станции расскажу.»), – и солнце забегало в стекляшке автобуса, и пришлось бы вдыхать еще глубже и так держать и, задохнуться от сего вершинного сияния, если бы ослепленный водитель не тормознул. Крыша захлопнулась, и снова пошел снег.
К полудню добрались.
- У нас час времени, - предупредила Наташа, приступая к экскурсии, а я пошел к ручью - байки о девушках, окаменевших от несчастной любви, меня не трогают, а там показались вершины.
За ручьем террасами поднималась невысокая горка, и сразу за ней ввысь уходила белая, блестящая на солнце стена, почти отвесная, и пряталась в облаке.
Горка была усыпана голубыми и зелеными, белыми и хрустальными кристаллами, размером что-то около метра, в основном кубической и ромбоидной формы, но приглядевшись, я увидел и пирамидальные и ребристые, цилиндрические и бриллиантовой огранки, и такие, что не поддаются описанию.
Припорошенные снегом или подтаявшие, они светились по-разному, где ярким внешним блеском, а где сдержанным нутряным огнем.
По-видимому, они рождались там, наверху, в чистоте и восторге непокоренных вершин и оказались здесь по воле лавины. «Ах! – думала, наверное, тянь-шаньская лавина, - пришлю-ка я моим мальчикам новогодний подарок...»
...Странно, что люди пренебрегают льдом. Они тяготеют к камню, хрусталю, дереву и даже бабочек ценят наколотыми в рамках.
Нет, я встречал очарованных капельным звоном, стоял с ними на остановке, улыбаясь и солнцу и рожденным от него каплям, пока те не дожидались и не уезжали...
Но я ни разу не видел человека, сидящего у тарелочки со льдом, как бывает у костра или свечи.
Огню повезло, огонь манит.
Но ведь и лед-то... Возьмите лед, растопите и отлейте его в виде вавилонской башни с пизанским наклоном, чтобы здесь стекало по спирали, а с другой стороны – капало. И не торопитесь! – Вот оно в чем дело – очень вы быстрые! – не торопитесь, глядите на нее, подсвеченную бенгальским или обычным гирляндой, или может быть любящим взглядом, и досидите до конца, до полного исчезновения...
Времени жалко?..
Ручей журчал под тонкою корочкой льда. И уходил вниз полого, проглядывая под сквозными лучами.
Я хотел было нажать – знаете, на первые заморозки хочется попробовать лед, чтобы хруст мягкий, и фонтанчики, – я хотел было тронуть носком, но услышал музыку, вернее звук – чистый, затихающий. Так звучит одинокая нота, как если кто тронул и держит клавишу фортепиано, и слушает, слушает...
Звук повторился. Высокий, звонкий и одновременно – шелестящий.
- Динь-си-и...
Я огляделся. На станции лежал снег; домики с дымком, метеопушки в чехлах – все было тихо.
- Динь-си-и...
- Сережа!
Ниже по ручью, за поворотом мне махали.
- Сережа, смотри, - я подошел, - берешь льдинку и запускаешь...
- Динь-си-и... Льдинка побежала по тонкой крыше ручья, запела... И держала звук долго, точно камертон.
Я взял свою, побольше - и ручей отозвался иначе. Я пустил другую, ребристую, и услышал двойной перелив. Отыскал и запустил шарик, и он запрыгал, позванивая - динь-си-динь-си-и!..
- Надо ехать. Я тебя искала.
Мы пошли к автобусу.
- Динь-си-и…
Кто-то пробовал вслед за нами.
- Знаешь, Наташа, мне бы хотелось остаться. До вечера. Отсюда никто не поедет?
Выяснилось – нет. Отсюда – никто. А вот из части, километров шесть по дороге – должна пойти машина.
- Часам к пяти. Или около.
Я был счастлив. Обменялся телефонами. Проводил к автобусу. Наташа помахала из окна.
К ручью уже не пошел, а попал в оборот бородатых егерей и лавинщиков, и поили меня чаем из берестяных кружек, и хвалили дыню, знакомили с маленьким раскосым человеком:
– Их только двое.
- Кого? Барсов?
– Да нет – егерей!
И показывали фото лавин, на которых я, честно говоря, ничего не увидел. И заговорили, наконец, о ручье, о горке...
- Странно, что люди не понимают льда. Что кубики? Кубики ерунда. Сбил фанерные ящики, добавил красителя и готово. А ты рассчитай. Ты примени физику таяния. Или, к примеру – ручей. Возможны поющие ледяные свечи!! Пусть разовые, а какие еще?!.
Я кивал, соглашался. Физики кругом. МИФИ. Уровень...
- Если на развилке машины не будет – не жди, ступай вниз, догонит. И вот еще. Видел белую скалу, как ехал, справа, за поворотом? Там место хорошее и родник. Задержись там минут на пять. Не пожалеешь. Назвали его, «Тя-ен-су», вот как...
Машины на развилке не оказалось. Я продолжал шагать, утаптывая снег теплыми югославскими сапогами, которые, к счастью, не текли, и вошел в снегопад.
Дорога была видна хорошо. Сбиться я не боялся. Опустил уши, поднял воротник. Шел быстро - до сумерек далеко, однако туман густел, снег сменился дождем, липким, порывистым.
В горах громыхнуло.
Горный гром, предвестник лавин, обвалов. Я поднял глаза от дороги и увидел белую скалу, нависающую карнизом.
Под ней не дождило. И захотелось спрятаться, хоть ненадолго, переждать, попить водицы...
Я присел на валун и увидел в нише стакан. Наполнил его до краев, и тут сразу облака разошлись, и солнце побежало по граням стакана и, окунув лучик, брызнуло мне в глаза, так что нельзя было не зажмуриться, не засмеяться. И понес я улыбку эту, как дурачок, вниз, в дождь, в ночь и добрался в гостиницу к десяти, мокрый, голодный.
Звезды горели над Тянь-Шанем, блестели на погонах.
Я доел второго «табака», запил казахским и провалился.
Разбудил звонок.
- Здравствуй, ты как?
- Здравствуй. Спасибо тебе. А машины не было. Все пешком!
- Я уже знаю. По выходным не возят. И ребята знали. Хотели, чтобы ты остался.
- Сегодня лечу, а ты?
- Наверно, вернусь в Москву...
- Наташа! А вот – родник…
- «Солнечный лучик?» Да? Было?!
- Да.
- «Тя-ен-су» – «Солнечный лучик здесь для тебя». Это по-тянь-шаньски…
Я, кажется, что-то еще говорил, благодарил. И было это лишнее, пустое...
