Город Гротли

Норвегия, скажу вам, - не Украина. Все не так. И шоу - брюнеток, и не воруют, и скрепочки.

1

Скрепочки – это надо пояснить. На паспортном контроле в аэропорту у них три кабинки. Больше не предусмотрено. А проверяют тщательно, заглядывая и в лицо, и расспрашивая о цели визита, о том, кто принимает, куда и на сколько, рассматривая билеты, перелистывая все страницы паспорта.

Впрочем – не все.

Для ускорения процесса в начале очереди появился обаятельный пожилой мужчина, скрепляющий специальной скрепочкой страничку с визой. Здоровался он всеми лицевыми мускулами, достойно и жизнерадостно. И скрепочки у него были ярко-медные, чуть не золотые. И делал он свое дело с охотой, с удовольствием, улыбчиво, думая, наверное, о том, что теперь гости Норвегии идут уже со скрепочками, очередь двигается ощутимо быстрее, поскольку тем трем проверяющим в кабинках не надо уже листать все страницы в поисках визы – вот она, там, где скреплено! И мало того – что быстрее, очередь движется содержательнее, поскольку нашего человека интересует, всем ли прицепляли, и будут ли отцеплять при выходе, и у всех ли, или кому-то оставят?

Между тем, появилась еще одна проверяющая. Она принялась проверять паспорта у самой желтой черты, перед кабинками. Суть проверки заключалась, во-первых, в том, чтобы выяснить, туда ли прикреплена скрепочка тем обаятельным пенсионером в начале очереди, а во-вторых, не скреплены ли случайно две и более страницы паспорта. Возможно, были и другие, неизвестные мне причины дополнительного контроля. Я предположил, что тот старичок в начале мог быть стажером. Что она в порядке шефской помощи курирует его, еще недостаточно опытного, не в полном объеме овладевшего искусством скрепления. Именно в моем паспорте она перекрепила скрепку, что-то проговорила на непонятном мне языке, по-видимому, норвежском, и иронически покачала головой, мол «учишь их, учишь…»

Я шел к кабинке с чувством уверенности в завтрашнем дне, с чувством глубокого уважения за заботу, проявленную ко мне норвежским государством в лице двух дополнительных контролеров, даже невзирая на то, что один из них мог быть стажером. Я понял, здесь меня не оставят в беде, примут, как гостя, обласкают, учтут как положено и уж точно не забудут выдворить после окончания визы.

Вас интересует, сняли ли у меня скрепочку? Я носил ее всю поездку, как секретный чип, не решаясь ни снять, ни тем более выбросить.

И сейчас она со мной. Мне ее оставили. Там же, на визовой странице.

Норвегия, я слышу твои позывные.

2

Норвегия - страна дорогая. Я вроде повидал, но маленькая бутылочка обычной воды, - пусть ледниковой, - за 6 евро - это как-то уже слишком. Даже если с ресторанной наценкой и двойным контролем при разливе.

Пить такую воду нашему человеку трудно, кое-кто естественно жалеет, что мог бы взять пиво или вино. Но я уже знаю, что вино здесь от 9 евро за 100 грамм, да и пиво ненамного дешевле. И так во всем. Норвегия сразу опускает нашего человека. Крупный бизнесмен сразу чувствует себя средним, средний - ФОП, а единщик - как сказано в новом налоговом кодексе - самозайнятою особою.

Этот акт опускания мне по душе. Я не люблю понтов, проявляемых в дорогом шматье, аксессуарах, тачках и коттеджах. И вот что замечательно - этого здесь, в Норвегии, как и в Словакии, как раз и нет, и даже лучше, если судить по одноэтажности особняков. Кто-то когда-то, викинги или гунны - так опустили эти народы, а здешний в особенности, что норвежцы раз и навсегда отказались от всякого рода выпендрежа.

Этот акт опускания мне по душе. Я не люблю понтов, проявляемых в дорогом шматье, аксессуарах, тачках и коттеджах. И вот что замечательно - этого здесь, в Норвегии, как и в Словакии, как раз и нет, и даже лучше, если судить по одноэтажности особняков. Кто-то когда-то, викинги или гунны - так опустили эти народы, а здешний в особенности, что норвежцы раз и навсегда отказались от всякого рода выпендрежа.

Скромность, сдержанность, непоказной демократизм в общении - а значит и доброжелательность - все это окружает с первой минуты и говорит: «Соответствуй!»

3

Деревянные церкви - ставкирхи - стоят здесь чуть не с Х века. И те, давние, не обычным срубным способом сложены - бревно на бревно, горизонтально, а поставлены, то есть стволы в стене стоят в ряд, вертикально, как витязи в строю. Однако же - ни зазора между ними, ни торчащей оттуда пакли. Поставлены, как камни по-индейски, лезвия не просунешь. А если добавить к этому «драконовый стиль» в оформлении - головы чудовищ на коньках, чешую кровли на башенках, тонкий высокий шпиль над центральным нефом, словно копьё, пробившее дракона снизу - из земли вверх - целая архитектурная философия, храм, как отродье, пригвожденное к небу.

Впрочем, как посмотреть. Теплое дерево, густой трудовой запах смолы или дегтя, коим щедро промазаны стволы, простота внутреннего оформления... И малые фигурки драконов над входом, опекающие человечков, - да, вот так рядышком, чуть не в обнимку... Нет, не символ битвы и победы, а может быть, пример доброго соседства?

Мы говорили об этом с юным смотрителем, по совместительству - экскурсоводом, и кирха прислушивалась к нам сельской раскраской – ярко-желтым и салатно-зеленым, голубеньким да розовым. Простенькие веселенькие колеры алтаря и амвона вызвала бы у недругов Лютера презрение; а мне - лишенная золота и серебра - кирха понравилась, я принялся рассказывать юноше о нашей народной иконе, об улыбчивом Иисусе и румяной Марии...

Но тут, откуда ни возьмись, ворвались японцы, клацая затворами и вспышками. И промчались черным облаком, мигающим зарницами, в точности Змеем Горынычем. И я испугался, что кирха, не горевшая за десять веков ни разу, может вспыхнуть, как спичка. То же было и на лице юноши. Мы забыли, о чем вели разговор. Я оказался в хвосте говорливой японской очереди. А когда протянул смотрителю деньги за билеты - он посмотрел на меня долгим взглядом и решительно отказался принять. Еще и поблагодарил на прощанье.

- Почему он не взял денег? - спросила жена. - У него же, наверное, есть план.

- И деньги немалые... Норвегия...

4

Города Норвегии делятся на три категории. Крупные. Их нет. Средние - это Осло и Берген. Все остальные - малые и поселки городского типа. К четвертой относятся хутора на два-три хозяйства. А к пятой - Гротли...

Мы в очередной раз поднялись на плато, в тундру, открытую всем ветрам, в край снегов и поднебесных полузамерзших озер, мы выехали на волю из ущелий и каньонов, и навигатор сообщил, что до Гротли осталась какая-то сотня километров. Плато казалось безжизненным. Ни столбов электропередач, ни будочек автобусных остановок, ни встречных авто.

- Интересно, а там есть интернет?

- Хорошо бы теплой водички в душе...

- А вдруг это палатки?

- Или чум? Яранги?

Так мы гадали, пока на экране навигатора не замелькал флажок в клеточку, обозначая конец маршрута. И мы увидели - нет, не городок и не поселок - мы увидели дом, отель Гротли, и рядом пяток авто и останки немецкого бомбардировщика времен второй мировой.

На ресепшине – ни души, тишина и покой. За стойкой, над камином и на стенах вокруг висели фотографии, множество черно-белых и желтовато-коричневых, и подписи к ним. Разглядывая, мы увлеклись, пошли по коридору, откуда раскрытые двери увлекли дальше, в гостиную, заставленную всяким домашним и семейным - тумбочками и комодами, детскими игрушками разных лет, естественно, рогами, книгами на полках и на журнальных столиках, большими и удобными диванами и креслами, включая качалку, зелеными лампами, национальной одеждой и спортивными кубками в серванте...

- Это семейный музей. Вот - пять поколений Гротли. На фото, с конца девятнадцатого.

И верно. С дагерротипа на нас смотрела семья - шесть человек, двое взрослых и четверо детей. Они стояли у чума, в национальной одежде, шубах и высоких шапках и вокруг была та же, знакомая уже пустыня, казалось, еще более дикая и безлюдная.

«Гротли с женой и детьми» - значилось на табличке. Так звали основателя династии. Затем фамилия ушла, рождались девочки, принимали фамилии мужей. Но город - и на карте, даже на достаточно крупной - появился, и имя свое получил от того, первого Гротли, высокого мужчины в лапландской шапке.

Я впервые присутствовал при рождении города и его имени. И почему-то меня это тронуло. А может быть еще и потому, что городок-то всего ничего, то есть дом, казавшийся изнутри больше чем снаружи, но все равно - один на сто километров в округе.

Мы переходили из комнаты в комнату, - в кабинет и каминный зал, оттуда в библиотеку, столовую, детскую - и все нажитое, сбереженное отличалось вкусом и уютом, везде хотелось еще побыть, рассмотреть, потрогать.

- Интересно, а хозяева жувут по-прежнему здесь же? Или сдали в аренду?

- Вот эти молодые ребята на фото, - судя по подписи – и есть нынешние наследники.

- Неужели им не скучно? Глушь...

И я подумал о том же. К цивилизации тянет, к людям, к соблазнам. И тут же увидел еще фотографию.

- Смотри, король Норвегии. Приезжал сюда.

- А это - сборная страны по лыжам. Здесь тренировалась. Значит - не глушь?

Оказалось, Гротли - и в Норвегии и за ее пределами место известное: лыжный курорт, мало посещаемый разве что в летние месяцы. Два подъемника, трассы для лыжников, биатлонистов. А какая в озерах рыбалка, судя по довоенным фото состоятельных рыбачек с трофеями чуть не в рост человека!

«О, Гротли!» - имя это зазвучало богаче, насыщенней. Поэтому и назвали так пьесу для флейты - вот и ноты и фото композитора. Девушка на рисепшине сообщила, что хозяева живут здесь же, в левом крыле. И вскоре появилась хозяйка, маленькая блондинка с подносом елочных игрушек, главным образом птичек с защипами снизу. Мы вышли на крыльцо, и она принялась рассаживать их на елке, растущей у входа.

- Не рано ли, в июне? - спросил я, наблюдая как бережно, словно живых, прячет она птичек между ветвями.

- Мне нравится... - ответила она и виновато улыбнулась...

- Поезжайте по старой дороге, там есть кое-что.

- Какие-то развалины? Достопримечательности?

- О, нет. Здесь этого нет. Природа. Красивые виды.

И мы поехали. Дорога была узкой и петляла. Мы даже «нашли» рытвину. Плюхнулись всем колесом. - Отвыкли!

На обочине по обе стороны дороги попадались трехметровые шесты. Когда занесет снегом - а здесь покров за два метра обычное дело - только по торчащим шестам и можно будет узнать, где рыть, расчищать.

Кое-где показались дома. Вроде дачных, а выяснилось - арендуемых в лыжный сезон. На озере - несколько крытых эллингов для рыбацких лодок. Старый деревянный мост. Овчарня, пристроенная к огромному валуну. И - пусто. Ни людей, ни машин. Простор, дали, пологие холмы, кое-где со снежными языками. Облачка, произрастающие прямо из земли - вот они нарождаются: там - из снежных пятен, там - проплывая над озером, а вон - ползут по дороге из-за поворота. И поднимаются паром, и соединяются в облака и тучи.

За этим можно следить бесконечно. Неотрывно, как за струями водопадов, схватывая взглядом очередную волну, ее гребень в самом верху, в начале, и провожая до низу, до падения, до брызгов.

Здесь же все повторялось в обратном порядке, обнажая суть круговорота, подчеркивая быстротечность воды и замедленность вознесения, как жизни, и - нет, не смерти, - а того, что будет, будет - здесь сомневаться в этом не приходится - обязательно будет потом.

Мы уезжали рано.

Если у вас есть проблемы - стучите в 202-ю» прочел я на рисепшине. И стучал, стучал дважды, но никто не отозвался.

- Они еще спят.

- Ключи же можем оставить?

- А завтрак? Обещали дать с собой...

Пока мы шептались, из 202-ой появился молодой человек, один из тех, кого мы видели на семейном фото. Он извинился и поспешил на кухню, собрал нам на дорогу щедро, и соки и фрукты. И даже положил ножик, - не одноразовый - настоящий, металлический, а вдруг понадобится.

- Наверное, Гротли лучшее место в Норвегии, - сказал я, прощаясь.

- Для меня - уж точно. - улыбнулся в ответ.