Полтава

Я понял, что я из Полтавы,

Что вряд ли себя обману,

Что по Комсомольской направо

Скорей, чем налево сверну.

Что дом этот сорок четвертый,

Теперь уже сорок седьмой -

Найду, так как я подотчетный,

Ответственный перед семьей...

До войны дед и баба жили в Полтаве, на Комсомольской улице. Истории их полтавского жития вошли в мою жизнь много позже, а тогда, в пять лет, я поражался огромности той, прошлой жизни и смерти.

И как было не поразиться?!

Володю, бабушкиного брата, убил лошонок.

Вера, бабушкина старшая сестра, умерла от несчастной любви.

Два бабушкиных брата имели по шесть пальцев на ногах.

Короленко спас город от петлюровцев.

Маяковский приезжал.

Бабушка отрезала своему отцу мужскую гордость.

Как было не поразиться?

Володя неосторожно подошел к нему сзади (никогда не подходите сзади к лошонкам!), а тот его ударил копытом прямо в голову и убил.

Однажды ночью бабушка - ночью! - встала с кроватки и, как ни в чем не бывало, прокралась к отцу и, выхватив кинжал, - одним махом отсекла ему ус вместе с наусником, - ему, Карабасу.

И он ее не убил только потому, что она была самая младшая в семье и самая любимая. А если бы не была самой младшей - убил бы, это ясно, как божий день, потому как он был деспот, управляющий имением у помещицы Жирнячки.

Мой прадед, Михаил, а, возможно, и Моисей, был огромный мужчина с торчащими, как пики, усами, красавец, по всей видимости, любовник помещицы Жирнячки, отец шестерых детей, владелец дома, хозяйства, большой и маленькой колясок и пони.

До самой смерти в начале 30-х, хранил он закопанные в земле жестяные коробки, в которых, как кинолента, были скручены царские ассигнации, ждал.

Чувствуя близкий конец, разбитый параличом и прикованный к постели, призвал он бабушку Соню, свою любимицу, но, оглядев её детей - трех¬летних (маму мою и дядю) - промычал половиною рта:

“Не-о! У- э- ди-и!” – и отвернулся, не благословив.

Это значило, - в него, в Яшу, в “комсодрольца”, как с издевкой называл его прадед.

«В него! Уведи их!»

Не признал и, помирая, не дал денег, лишил наследства, не благословил...

Прадед Михаил, а скорее всего Моисей, - был выкрест. И когда я спрашивал у бабушки, а что это такое, она отвечала: “Значит, крестился.” И больше ничего не говорила.

Национальный вопрос в нашей семье не обсуждался. В пять лет я различал белых и негров, и еще китайцев в больших рисовых панамах.

Выкрест же звучал как деспот, потому что бабушка одинаково поджимала губы и замолкала, и не хотела продолжать. И тогда, чтобы разговорить ее, я просил: “Бабуля, расскажи про груши! Расскажи!”