Моим дорогим и любимым…

Мне уже, слава богу. Двадцать лет назад это казалось старостью. А мне — всё двадцать пять, а временами и меньше - и одиннадцать, и даже пять. Раньше пяти не помню...

Я лежу в старой коляске с видом на небо и вижу небо.

Кусок неба, как кусок идиота. А вот и он.

— Сеня! Се-ня! — кричит во избежание Бабушка.

Но поздно.

Сеня Патарашный наклонился ко мне близко, и бубнит, и брызжет насосенной слюной.

Я спелёнат, как Гоголь. Я не могу отвернуться от глупого Сеньки и смотреть в окошко. Старая коляска без окошек. Я плачу. Я весь в слезах.

И меня заносят в дом, и меняют подушечку, и рубашечку, и одеяльце, и чепчик, и шапочку, и пеленку, и клеенку, и коляску. Мне меняют все. Мне говорят “Рыбонька”, потому что я был весь мокрый, и говорят “Солнышко”, потому что я стал весь сухой.

Я лежу в конверте свободный, как Байрон.

Моя новая коляска — импортная, с окошечками.

Вот прискакал мальчик и смотрит на меня с восхищением.

С неба опускается Дедушкино Лицо, пахнущее “Шипром”.

Мне весело, я сучу ногами. Я агукаю и верещу.

Я заливаюсь смехом. Я, извиняюсь, уписаваюсь от хохота.

И меня заносят в дом и меняют все. И коляску.