У тети Вали

В магазин к тёте Вале мы сегодня идем по делу – покупать сандалики. Да-да, в воскресенье.

– Они работают. Для плана, – говорит Яша. – Полпроцента недобрали. А завтра уже первое число. Ты ж понимаешь, Софа, – премия, переходящее знамя под угрозой!

– И как они на этом ге его делают, ума не приложу? Кто придет, кто купит?

– Им дали немного рижской. Для плана. Валя сказала, буквально пару пар. А не хватит - что делать - сами продавцы и докупят, а завтра – сдадут обратно. Завтра уже первое число, новый месяц. Ну?!

– Кукольная комедия! Честное слово!

И мы идем. Сандалики мне нужны, как воздух. Летом мы снова поедем в Пуховку, а там без сандалий ребенку шагу ступить нельзя, песок так и печет, так и печет, как раскаленный. Я знаю, какие надо, такие как у Алика, с тремя перепонками, а не с одной. С одной – это у девчонок, это – девчачии, а у мальчиков посередине должна быть такая средняя, в которую девчачья вставляется. Я уже сто раз бабушке говорил, как правильно, а какие девчачии. Дедушка тоже знает, но он мне купит навырост, а они будут болтаться, и придется засовывать вату, как в галоши на валенки, чтобы не спадали. И в них хуже бегать, потому что спадают, очень стыдно, когда спадают и вата вываливается.

– Вот, – говорит тихонько тетя, – я для вас оставила. Это рижские.

И дедушка, – благо, что в магазине никого, кроме нас, нет, и можно смело не бояться, что кто-то увидит, и начнет спрашивать такие же, а если ей скажут – «это последняя пара» – стоять над душой, говорить «если вам не подойдет, мы заберем», намекая тете Вале, «что мне ваши штучки известны, что у нее самой брат в ОБэХаэСэС, что она и не таких выводила на чистую воду» – то есть стоять над душой, нагло, упорно – и придется брать, платить, нести домой, выслушивать от бабушки и назавтра иметь мороку идти и менять, – Яша правый дает мне, а второй – левый – начинает мять, царапать ногтем по шву. – Прошитые? – Рижские, – повторяет тетя Валя одобряюще, и дедушка сдержанно кивает, мол, рижские, ясно, не одесса, не ереван.

Сандалик мне велик. Я нажимаю сверху, там, где должен быть большой палец, и кажется его нет вообще, кажется он ампутирован, такая большая яма, стыдная, потому что вата тоже проваливается, и видно. Такие носят малые. А я уже большой. Мне пять–шестой. Лет. Это значит – если лет – уже большой. Пять лет, шесть лет. А если года – два года, три года, четыре года – это малые.

– А «Скорохода» нет? – спрашиваю я тихонько у Яши, но тетя все слышит. – Какой умный мальчик! – удивляется она, и тут же, спохватившись, добавляет, мол, что же тут удивляться, и смотрит на дедушку, – не велики? Есть на размер меньше.

Дедушка мнет левый, смотрит на меня, снова мнет.

– За лето сносит… Принесите, Валечка, двадцать восьмой.

И гладит меня по головке.