Яша спорт не понимал, никогда ничем не занимался, и мне поначалу было непонятно, зачем мы ходим на стадион. То есть до стадиона мы не доходили, шли через площадь, мимо духового оркестра и сворачивали налево, где цыганки продают петушки. Теперь я знаю, что духовой оркестр так называется – духовым, поскольку играет для поднятия боевого духа: всем нравится, все начинают маршировать, а дети – обязательно. Со стороны это и выглядело красиво: оркестр играет, Маркос, капель–мейстер (какое красивое слово – побольше бы таких!) – дирижирует. И дедушка отпускает мою руку, чтобы я мог маршировать правильно, обеими руками и ногами, правая нога вместе с левой рукой, а левая нога вместе с правой, попеременно, я умею, и марширую, и Маркос отдает нам честь. И держит руку долго и ведет за нами голову, пока мы маршируем, а дедушка тоже кивает ему один раз.
Когда мы вернемся домой и сядем обедать, Яша будет рассказывать, где были, и как нас встречали, с каким уважением, и особенно про Маркоса – сам Маркос! Ты слышишь! – Под козырек, как на параде… И Соня, явно не выдерживая, спокойно заметит:
– Ой, я тебя прошу. Маркос, шмаркос. Сделай ему две путевки, он две тебе подымет, сделай три – он танцем пойдет! Что ты строишь из себя? Вэлыке цэбэ! Кому ты нужен со своими бирюльками. (Бирюльками? Что она имеет ввиду?)
Яша нахмурился.
– А за четыре… Он тебя оближет всего – от гребешка до палочки. А ты будешь кукарекать от счастья и звенеть ими как цыганка.
– А за четыре… Он тебя оближет всего – от гребешка до палочки. А ты будешь кукарекать от счастья и звенеть ими как цыганка.
Яша недовольно пыхтит. Он уже приготовил указательный палец, чтобы осторожно постучать по кромке стола, сказать строго: – Софа! Софа! – Но не успел: бабушку кто-то зовет из кухни, и она с высоко поднятой головой уходит на зов.
Яша провожает ее взглядом, и приготовленным для выговора пальцем делает легкое музыкальное движение.
– Женщины… – говорит его улыбка, – что они понимают в парадах?
– Действительно… – усмехаюсь и я, – что?