Лекция о посохе

…Я вышел утренней порой

И к благосклонному порогу

Понес тяжелый посох мой…

А.С.Пушкин «К Языкову»

В основе путешествий лежат три вещи: страна, деньги и посох.

Выбор страны по большому счету не принципиален.

При правильной организации жизни, когда количество ежегодно планируемых поездок составляет от 4 до 12, все страны (а их, как известно, около двухсот) прекрасно распределяются в течение платежеспособного возраста. Т.е. за 40 лет (от 30 до 70) в течение положенного месячного отпуска можно побывать везде по неделе, что еще раз подчеркивает величайшую гармонию и Божий промысел относительно человеческого рода.

Деньги… В конце концов можно путешествовать и автостопом. Некоторые стремятся заработать или сэкономить. Иным везет с командировками. Т.е. здесь нет и не может быть каких-либо готовых рецептов, за исключением, возможно, одного, классического: «Брось деньги на дорогу и следуй за мной!», так кажется.

Афанасий Никитин любил повторять афоризм Сенкевича о том, что Господь дает каждому согласно врожденной потребности в путешествиях, но распоряжается этим каждый по-своему.

Иное дело – посох.

Причем, признается вами или не признается значение сего важнейшего и необходимого атрибута путешествий, понимаете вы или не понимаете, что ни форма, ни вещество посоха, ни его размер, а вернее и то и другое и размер и происхождение, скажем, как найден, и прочие его аспекты имеют непреходящее сакрально-каббалистическое и сугубо практическое значение, определяемое самим словом - «посох».

Трактовки славистов, особливо поморо-вятской школы восходят к «по морю, аки по суху», проявляя тем самым имманентно присущую посоху связь с движением по суше, путем. Известное выражение «на посошок» обласкивает идею пути, смягчает горечь разлуки с верными друзьями-собутыльниками, создает ощущение праздника. «На посошок!» - говорится обычно радостно, с подъемом, сопровождая уходящего ритуальным чоканьем и звоном стаканов. А также - восклицаниями, задорный знак которых - ! - не оставляет никаких сомнений в том, что посох - в центре, в основе традиции.

Путь, как праздник, и праздник, как путь, отражены и в «песахе», что по мнению Аарона Поцхавера, профессора Бат-Ямского Университета, соответствует фонеме «РSH», смыслообразующей в таких родственных системных рядах, как «псих – бздык – босяк – бузук (в баши-бузуке) – пацак» и т.п.

Очерченный здесь элемент придури, без которой ни один путь (и заметим в скобках – ни один праздник) не может быть начат и проложен – важнейший ярлык «посоха», взятого в религиозно-историческом и эсхатологическом контексте.

Посох, как символ поиска своего пути, неизбежно порождает палку, как символ наказания. Диалектика творчества и расплаты, фундаментом коей является мифологема верховного египетского божества - Птаха – бога-творца вселенной и – нота бене! - бога мертвых, устанавливает если не закон, то рамки, обнажает если не механизм, то тенденцию.

Пасха, как завершение одного, земного, пути и начало другого – небесного, овеществляется в посохе, определяя тем самым и методологию его поиска и способы вовлечения в процедуру похода.

Переходя от теории к практическому посоховедению, вначале ответим на вопросы, наиболее часто поступающие из зала.

О весе. Движение с посохом включает две фазы: опирание с отталкиванием (1) и бросание со следованием (2). Тяжелый, увлекающий за собой посох любили Александры Македонский и Пушкин, Алексеи Пешков (Горький) и Толстой, Иван Грозный, Пуанкаре… Практическое посоховедение подчеркивает пользу полутяжелого посоха, поскольку последний позволяет перераспределить и полнее педалировать плечевой пояс путешественника.

Длина. Посох должен быть удобен. Для тех, кто не боится щекотки, предлагаем простой способ подрезки посоха, аналогичный примерке лыжных палок. Для остальных же, заметим, что он должен быть не выше плеча, но и не ниже пояса.

Материал. О выборе материала расскажу небольшую историю из личного опыта. Однажды мой сосед по даче – полковник, и, между прочим, заядлый рыбак, встретился мне спозаранку по дороге на пруд. Он опирался на увесистый посох, который сразу привлек мое внимание. Инкрустированный ценными породами дерева и перламутра, он сиял в лучах еще не взошедшего солнца.

- На рыбу? – повторил свой вопрос полковник, оглядывая мою экипировку: удочки, подсаку, стульчик, ведерко, флягу и подзорную трубу.

Я кивнул.

- А вы что так рано?

- Да, вот и я на рыбу.

- Лодкой или машиной?

- Зачем. Предпочитаю, как и Вы – пешком. – И подмигнул, указывая бровями на мой скромный, сандаловый посох. Заулыбался.

И тут я понял. Он ждет, ждет, чтобы я спросил: «А где же снасти? Где удочки? Где все?»

- Где же они? – воскликнул я.

- Здесь! – закричал он. – Все здесь! – И осторожно тюкнул им о землю, потряс. И посох отозвался внутренним дребезжанием и звоном.

Не буду утомлять вас перечислением того, что там было. Скажу одно – восхищению моему не было границ.

Солнце стояло уже высоко, когда, уложив астролябию и офицерскую линейку, он нажал невидимую кнопку и из корпуса полилась легкая классическая музыка.

- Подумываю о телевизоре. А чем мы хуже швейцарцев?! Ничем. В ряде областей, например, в артиллерии, мы ихние ножички давно за пояс заткнули.

Здесь – 197 предметов. Потому и назвал его – (названия, к сожалению, память не сохранила).

- А подзорная труба? – спросил я в защиту Швейцарии и пожалел об этом.

- Я артиллерист. – Ответил полковник. – Мне ни к чему.

На развилке мы разошлись.

Он повернул направо, и слегка припадая, стал продвигаться в район камышей. Музыка доносилась издалека. Я понял, почему не слыхать ударов посохом о землю – Бережет! – Да, бережет! – Вот вам и творимые посохи. Не то! Не то!

Хочу и вас предостеречь от модернистских увлечений пластиковыми, легкометаллическими и тем более – сборно-складными моделями западного производства, а равно и псевдонародными подделками стран Азии, Африки и Латинской Америки производства КНР.

Посох, господа, не удочка, не клюка, и не пастушья палка, чтобы цеплять овец за ноги герлыгою, а равно и не баловство и не сувенир.

Посох – есть то, без чего Моисей не прошел бы Синайскую пустыню, Иисус не собрал бы пасомых, а Сергий – не вооружил бы пассионариев.

Символ власти, орудие войны и труда, указка учителя и альпеншток скалолаза – всё это палки путников на путях своих, сиречь посохи.

Теперь – о звучании. Об этом свойстве имярека мы просто обязаны упомянуть. О трепете, о дрожи, наполняющей его тело, а равно - и руку и плечо самого несущего в момент соприкосновения его с землею, с дорогой. Кажется, этот звон соединяет гулы земли и сердечной крови, и по Лазареву, объединяет, камертонирует ауры пасомого и Геи, соединяет их кармы в любовном акте, что наиболее рельефно выражается в гуцульских и бушменских плясках, поэзии и прозе, лучших советских и американских кинофильмах. На этой ударной ноте и мы, ощутив гул плодородия, «будем весело шагать!», каждый раз надеясь, что вот он воткнется в асфальт и расцветет ярчайше, цветами либо колючками, в зависимости от материала.

Как же найти, или скажем – сотворить, или – вовлечь, или предположим, назвать посох? Некоторые мудрецы склонны выбирать национальное древо, допустим, оливу или ливанский кедр, бамбук или березу, эвкалипт или гинкго, яблоню или магнолию, сосну или лимон, каштан или секвойю, забывая о том, что и простой подсолнух может быть древом познания, если взамен ленивого лежания и мурчания на лавке вы выбрали – лучшее.

Свою лекцию я начал с цитаты из классика.

Исследование «А.С.Пушкин (PuSHkin!) и посох» еще ждет своего Тыняного (тыняться по-украински - бродить!!), однако же не нужно быть пушкиноведом, чтобы понять – они неразделимы, как Дон Гуан и его шпага, Годунов и царский скипетр, Клеопатра и змея, царь Дадон и жезл, Мужик и рогатина, Балда и веревка – «море морщить», и пр. и пр. Нечто увесистое, посохообразное мелькает в руках Троекурова, Пугачева, Юноши, играющего в бабки, Бабы-Яги, Скупого рыцаря, Ленского, Гришки Отрепьева и многих, многих еще персонажей потому, что и сам Александр Сергеевич страстно любил прогулки с тяжелой тростью по полям и весям.

Маленький, на ленинских ножках, он бежал из Тригорского в Михайловское, взмахивая тростью и ударяя, словно палицей, о твердь, и та отзывалась дрожью, гулом, экстатической эманацией, дабы зарядить, наполнить энергией его сердце, заставить его трепетать, пунцоветь, искриться шампанским и эпиграммами, и, наконец – «излиться, наконец, свободным проявленьем!», разбрызгивая чернила.

- Пушкин - не Квакушкин! – любил повторять классик, подчеркивая тем самым взрывной характер своих похождений, доводимых посохом до критической массы.

Не в этом ли разгадка пушкинского вдохновения?