- Доктор, значит – никакой надежды?
- Ну, почему, надежда всегда есть, - заюлил тот, кого называли доктором, профессором, академиком. – Наука не стоит на месте. Не стоит, - повторил он придушенно, - не стоит…
Соня открыла сумочку, вынула носовой платок и нажала Esc. Экран потух и она осталась одна, точнее - вдвоем с диагнозом и, глянув в отражение на пепельном дисплее, заплакала тихо и страшно.
Злокачественный каннибализм.
Через два, может быть, три месяца, Венди непременно кого-нибудь съест. То есть нападет, убьет и …. И ничего не будет помнить.
«Вам следует опасаться в первую очередь! – напоминал доктор – В первую очередь … Подумайте, кого еще… Но вас - в первую… Подумайте…»
Экран загорелся вновь и Венди из дальнего угла своего роскошного кабинета закричал:
- К нам сегодня придут Липские!.. Ты не рада?
- Я безумно рада.
- Ну, кошечка, - заныл, - я уже пригласил.
- У нас шаром покати. И потом, ты знаешь, я ее терпеть не могу. Эту мымру.
- Ну, солнышко, он без нее не мог. А закуска – за мной.
- Хорошо. Я покажу ей нашу поездку на Сатурн.
- Вот, умница. Ну, привет. – И экран снова потух.
«Слава богу, не заметил, что я плакала. Хотя у себя в кабинете он вообще ничего не видит, кроме работы. Странно, что он вообще позвонил. Предупредил.»
Соня проснулась в половине третьего. За окном была ночь, всегда страшившая ее лесная ночь богатого пригородного особняка. Ночные шорохи, резкие птичьи стоны. Даже после того, как дом был оборудован системой защиты, боязнь не уходила. Ей казалось, что из леса глядит на нее желтоглазое нечто, глядит тяжело, мрачно, выжидающе. Соня и увидела его однажды после грозы меж верхушками вязов. Желтый, овальный, с желтым же, а скорее – золотым зрачком, он глядел в упор, подрагивая и прищуриваясь. И Соня не выдержала, побежала в спальню к мужу, но пока будила и пока они вернулись, глаз исчез, небо заволокло и Венди, поворчав, мол, звезда, Сатурн или Юпитер, остался у Сони, и было хорошо.
Соня подошла к окну, отворила и прислушалась. Шум листвы и потрескивание елей под порывами ветра, шелест и плеск искусственных волн в бассейне. После вакаций в Судане, когда Венди уговорил – до сих пор жалела – на ночное погружение в Акульей бухте, где, кстати, ни одной акулы она не видела, лишь какие-то густоты и тени, - Соня оставляла на ночь подсветку в бассейне, а сейчас заметила, что забыла. Воды двигались и, не зная причины, можно было подумать всякое, и Соня, нажав кнопочки на пульте, осветила и дно и корт и цветник и лужайку, и ближний лес за забором, и почему-то вздрогнув, обернулась.
- Ха-ррр! – донеслось из Вендиной спальни. Привыкшая к мужниному храпу, она прислушалась, но слушала его рулады недолго, накинула халат, захватила плед и спустилась к бассейну. Развернув шезлонг, она укутала ноги, села спиною к воде и, глядя на темные окна, задумалась.
«Девятнадцать лет. Это было… 14-го? да, в день Святого Валентина. И мне только 19, только исполнилось. Я бегу на остановку, и не успеваю, не успеваю, винты работают вовсю, и полозья уже отрываются от земли и тут Венди, - он вбежал последним – открывает люк и протягивает мне руку, подхватывает меня и уже на лету втаскивает в салон. Я передаю талончик, и он спрашивает, нет ли лишнего. Йесть! Конечно, есть!! Но он уже не слышит и тащит меня к выходу, и мы выпрыгиваем над костелом… Помнишь химеру? Она словно выскочила из-под карниза и бросилась, обнажив мокрые цементные зубы – боже, как я испугалась!
А потом был подъезд на улице Гржимека. Последний ряд в Видеотеатре. Дальняя скамейка в ЦПК и О. Яхта на Гудзоне. Жанкина квартира. Домик на дюнах.
И везде и всегда было хорошо и чудесно. Так хорошо, что казалось, вот-вот, сейчас, завтра, через неделю – все это кончится. Кто-то опомнится и вышвырнет их из рая, потому что не бывает столько счастья одним, это несправедливо, это расточительно и преступно, и должно кончиться скоро, в пятницу, в четверг, послезавтра, вот-вот…
Родился Мишка, вылитый Венди, футболист, такой же кривоногий и лобастый, и прибавились новые страхи. Ухнул реактор, поползла радиация, и уже собрались бежать, как Венди нашел стоящую работу. И остались здесь, отцеживая воздух и воду, страх вошел в быт, и забылся. Мало-помалу встали на ноги. Кризис прошел стороной. Но тут ударил Апрель, наступил компьютерный хаос, и в одночасье мы потеряли все, кроме любви и Мишки, и это было великое счастье.
Четыре года Единой Системы, карточки и, наконец, - свобода! Возрождение бизнеса. Венди летал. А я ревновала его к делу, к этому чертову кабинету, к телефону, к пространству и времени. Я боялась его потерять и теряла, и Мишка тянулся за ним, – мать не видит и не слышит, - ночи пропадал в лаборатории, и уходил все дальше. Ну что это за письма? «Нормально. Не волнуйся. Целую, мам.» И ни слова – как? что? Догнал папашку… И зачем ему этот Венериус! Подлый, лживый. А теперь еще и связь пропадет на два года. Деньги? Не думаю. Это характер, Вендин, настырный. Мужской.
- Хар-р!- донеслось из Вендиной спальни и Соня в одно мгновение поняла – вот он, предел, за которым конец их счастью, такому прочному, как бизнес и дом, и уверенный Мишкин почерк, а на самом деле …
Волны перекатывались в бассейне, но ветерок утих. Она глядела незряче и застывшее лицо ее напоминало маску. Округлившиеся глаза, острый приподнятый нос, и губы, которые казалось, вот-вот разлепятся. Стона или воя, - вот чего ожидали заросли за забором, и сосны, и отдаленные шорохи 27-ой дороги, но Соня сомкнула челюсти крепко и, сбросив халат, пошла к воде. Она решилась. Еще не зная на что, но решение ее было твердо, как привычка чистить зубы два раза в день: утром и вечером.
Экран зазвонил в полдень.
- Пообедаем? А? В китайском?
- Нет, милый, у меня есть кое-какие дела в Обществе. Что если вечером, в «Шелли»?
- 20.30?
- Отлично! Я люблю тебя, милый.
- Крепче!
- Я хочу тебя!
- Мало!
И Соня, подыгрывая, застонала и, прижав руками грудь, закусила губу и закатила глазки.
Венди отключился и, убедившись в отсутствии связи, проверил еще раз, и поручил Салли никого не пускать. Затем он открыл сейф, достал папку и вернулся за стол. Если бы Салли вошла сейчас в кабинет шефа, она бы решила, что спятила. Мистер Венди Стаффорд, президент Концерна «МАЙКРОСТАФ» плакал, плакал беззвучно, вытирая салфеткой мокрую поверхность стола, …
Итак. Каннибализм злокачественный. – Соня искала в очередном сайте. Опять ничего. За три месяца с момента регистрации первого случая, а всего их – 12, Венди – 13-ый, никто не описал течение приступа. И не мудрено. Пятеро из них были убиты полицейскими на месте преступления, двое – в порядке самозащиты, еще двое – покончили с собой – вирус был обнаружен после вскрытия, еще двое – лоботомированы. А двенадцатый? Та-ак. Василий Лао. Поступил 12 апреля. Идет дознание. Повторное тестирование – на 26-е. Адвокат Збигнев Липиньский.
Та-ак. Соня перешла в «Коллегию адвокатов» и нашла Джорджа, NYC, ААА 34572… А еще через час Липиньский беседовал с милой дамой из Общества Обеспеченного Гуманизма. И, раскланявшись, погасил экран, заметив, между прочим, что обогатился еще одним одолжением.
В свою очередь, ООГ добровольно приняло на себя надзор за душевным спокойствием преступника, а Соня получила круглосуточный доступ к визорам, установленным в его камере.
День оказался удачным. И потому она отправилась в ресторан, на встречу с Венди - чуть не сорвалось – «весело». Нет. Уверенно и энергично.
Вернулись за полночь. Венди слегка перебрал и был особенно мил, но как-то неловок. «У него дрожат руки, - заметила, и думала об этом в такси, и после, в постели, перекладывая тяжелую его руку так, чтобы у спящего не затекла, и прихватив сигареты, спустилась в библиотеку.
Экран загорелся ярко, и Соня увидела небритое широкоскулое лицо, костистую голову, закинутую назад и ноздри и рот, полуоткрытый, похрапывающий. Василий спал спокойно. Он не чувствовал себя убийцей. Да и никого не убил! Укусил, говорят, хозяйку? Не помнил. Вряд ли. То есть, галиматья, ясно! Что он – псих, что ли?!
Луна заглянула в окно. Там, в камере, и здесь, в библиотеке. Соня обернулась, поглядела в ответ недобро, настороженно, не любила полнолуние. Диск показался на четверть, и Соня невольно подвинулась увидеть весь и увидела. Луна была ярка. Не задвинуть ли штору? Но оборатившись к экрану, замерла. Он не храпел. Луна подбиралась к рукам, уложенным поверх одеяла. Он поджал, сминая шерстяное, к груди, и открыл глаза. И тут же – сверху – шаги – свет – он спускался – Соня кликнула «запись» и поглядела вокруг. Баллончик в сумке. И потянулась, открыла.
- Не спиться? – Венди заглянул в библиотеку. – И я что-то... Сушит. Тебе принести, хани?
- Нет, милый.
Соня прислушалась. Он побыл на кухне, и пошел, поднялся к себе, закрыл дверь, улегся.
Луна светила в затылок. Соня вернулась к экрану. Василий стоял посреди камеры и глядел на нее, не мигая, так, что она отодвинулась от экрана, и протянул к ней руку, - но этого не могло быть! Он не может видеть камеру! – протянул руку и ухватил, понес ко рту.
Позже, когда просматривала покадрово, - он схватил паука. И, кривя в омерзении губы, бросился к двери, стучал, тарабанил, пока не открыли и не тронули электрошоком.
«О, дьявол! Я так ничего и не увижу.» Оставила на «запись» и вышла на крыльцо.
Луна властвовала. Отражалась в бассейне. Притягивала. Соня включила волну и вернулась к монитору. Камера была пуста. Соня поднялась в спальню. Венди стонал, распахнувшись, одеяло скатилось на пол. Соня укрыла, подоткнула края. Он отвернулся к стене, успокоился. Поднялись поздно.
Папка.
Он намеренно не хранил на носителях. Так потребовал доктор, профессор, проводивший тестирование. Врач рисковал всем – лицензией, репутацией, свободой; поэтому и продумал до мелочей. Оплачено было всё, вплоть до поиска двойников. Венди Стаффорда-2 доставили из Лос-Анжелеса, Соню-2 – из Шотландии; база нашла абсолютных двойников – по возрасту, внешности, параметрам крови. Пробы естественно были хорошие. Результаты анализов легли вместо Сониных и на всякий случай – Вендиных, - Вы же имели контакт с женой последние полгода? – И Венди кивнул, - Имел… А с кем еще? – профессор пристально вглядывался в лицо пациента. И, уловив паузу, уточнил:
- Впрочем, Вас мы будем наблюдать. Повода для волнений пока не вижу. Живите, как жили. Наука не стоит на месте, не стоит - повторил он, - не стоит…
«Вам следует опасаться в первую очередь! – напоминал доктор – В первую очередь … Подумайте, кого еще… Вас в первую… Подумайте…»
Как он мог рассказать ей?! Все что смог – подменил результаты тестов. Пусть лучше думает, что я, что у меня. Злокачественный… неизлечимый…
В клинике, пока Соня расспрашивала профессора, понял, что решил правильно. Поменял файлы, стал ждать. Он не знал, что делать. «Наука не стоит на месте, не стоит…» К черту науку. И решил пока спать в кабинете, хотя бы часа два, чтобы были силы дежурить.
«Подумайте, кого еще…»
Да, пора составить список. Мама в разъездах. К нам обещала не раньше Рождества. Горничной она уже отказала. Массажист? Венди не любил его, даже будто бы ревновал, и Соня именно потому тогда Нукзара не сменила. Пусть, - думала она, - Немного – не вредно. Сейчас же – жирно отчеркнула. Покопавшись в записной, она отобрала Джорджа и еще двоих и решила непременно стереть адреса, телефоны, любое упоминание – что ему известно? Кто знает, что он там напридумывал.
Вот уж кого он точно терпеть не мог, так это соседку напротив. Дуру, сплетницу и хамку. Являвшуюся всегда без спросу, с совершенно идиотскими проблемами, и избавиться от нее быстро было невозможно.
Надо сказать, что у нас дезинфекция. Она боится крыс…
Соня вошла в воду. Басейн был ярко освещен. Она легла на спину, глядя на бледные звезды.
- Нет, составить список вряд ли удастся. У него каждый день встречи. Врагов вроде немного… - И тут Соня поняла, что дело не в этом. Не в гадливости или ненависти. Он может сожрать, - да! да! - и из чувства приязни, «От любви, так сказать, до аппетита… Путь к сердцу мужчины - через желудок…» Вот на что намекал профессор…
Салли?… А хоть бы и сожрал.
Венди был не ангел.
- Господи, - она чуть не вскрикнула, - Нет! Нет! Почему «был»? Почему? – И все эти салли, китти, горничние, гавайки, массажистки – все они… Да что о том говорить…
Так список не составлю. Надо иначе.
Соня вошла в саллин комп и взяла список встреч за последний месяц. Чаще всего он встречался… Ну, да. Со мной. И профессором.
Два письма. Вот они. Сегодня к ним добавится еще одно. Если добавится. Венериус уже неделю как в зоне одностороннего контакта. Связь вот-вот оборвется и только через два года…
Пришло первое письмо. Путаное какое-то. Венди не мог понять. Почему не домой? Зачем через почту? И почему – тексты, а не видео, на худой конец – звуковые?
- Отец, – было в первом, - Это уже шестой случай. И на Белле, говорят, зафиксировано и на 2-ой Спец. У Джины – отчим, у Горана – бабушка. Ее застрелил полицейский. «Каннибалку застрелил полицейский». Сегодня сообщили, что отец Феодоры искусал квартирную хозяйку. Я боюсь за вас. Вы с мамой должны пройти тесты. На каннибализм. Да, на каннибализм. Я не свихнулся, я совершенно здоров. Я должен все тебе рассказать. Но не сейчас, после. Скорее тестируйтесь! Каждый день – беда…»
Это выглядело, как розыгрыш. И он чуть было не сказал Соне, слава богу, не сказал.
А второе - поразило, озадачило. Отняло надежду. Его и открыл он сразу, распорядившись никого не впускать.
- Я не знаю, что это, – значилось в письме, - Только не вирусы. Вирусы – ни при чем. И к тому же - только близкие, родители?! Это какая-то наследственность наоборот: мы перешли черту, а вы – за нас? Что с мамой?! Как анализы? Пока не ввели карантин, сообщите.
Вот и все. Связь оборвалась. Венериус вошел в Облако? Или все же ввели карантин? Третьего не будет?
«Подумайте, кого еще…»
Да, пора составить список. Мама в деревне. К нам обещала не раньше Рождества. Горничной она уже отказала. Почтальон? Массажист? Венди не любил его, Нукзара. Надо отказать, как бы этот орангутанг, защищаясь, не сломал ей чего. Покопавшись в записной, он отобрал Китти и еще парочку и решил непременно стереть адреса, телефоны, любое упоминание – что ей известно? Кто знает, что она там навыдумала.
«В первую очередь…» Нет, не меня. Присциллу! Точно. Целуется, а терпеть не может. Соседка. Вот уж идиотка сериальная! Хуже Липской. Является без спросу, и избавиться от нее невозможно.
Надо сказать, что у нас дезинфекция. Она боится мышей…
Венди налил содовой. Ни виски, ни водка уже не лезли. И решил уточнить, где она сейчас. Маленькая точка на карте города – Сонина машина - двигалась по хайвэю, соединяющему Нью-Йорк и Филадельфию.- Не в клинику ли? Академик как раз по дороге. А, нет, - вспомнил, - у нее же «Общество»…
- Составить список вряд ли удастся. Баб она терпеть не может. Всех. И на «Обществе» особенно. «Все они завидуют нам, нашему счастью. Я их ненавижу.» И сколько он не пытался – убедить, - без толку.
Соня была не ангел.
- Боже, - застонал, - Ну, почему «была»? Почему? – И все эти силлы, китти, горничние, массажистки – все они… Да что говорить…
Понял: надо иначе.
Он вошел в сонин комп и взял список встреч за последние два месяца. Чаще всего она встречалась… Ну, да. Со мной. И с академиком...
Значит, так. За месяц – всего дважды, на полно- и новолуние. Лунатизм, беспокойство. Попытки себя укусить, но укусы не до крови, видимо боль тормозит. Медикаменты, газ - не действуют. Только электрошок. Мощный, с потерей сознания. Второй раз вольтаж пришлось поднять. О, дьявол! Если так, через два - максимум - три месяца он не вынесет. Слава богу, у Венди пока только бессоница. Но вчера, вчера он так странно смотрел на горничную. Надо бы ей отказать. Хотя, нет. Не время. Что же? Что? – Соня глянула на часы и прежде чем потушить свет, проверила щеколду и приоткрыла ящик тумбочки. Металлические рожки сверкнули и Соня не удержалась, проверила. Т-рррр! Из Вендиной спальни шел сап, и рулады его успокаивали, баюкали…
- К сожалению, мистер Стаффорд сейчас на переговорах, но если Вы оставите Ваш номер, - повторяла, улыбаясь, Салли, однако кошки скребли и, как говориться, а что «как говориться»? Он уже две недели спит. Спит у себя в кабинете, глаза красные, вчера, что вообще невероятно – опоздал. Третью неделю! Салли погляделась в зеркальную стену напротив, поправила прическу, повела плечом. Кого же он завел?! Она терпела мадам. И это совсем не мешало. Но третью неделю он пробегает, как суслик, как побитый кобель. Кого? Просмотрев «память» в кабинете и на его мобиле, ничего не нашла, все как обычно: мадам, партнеры, газонокосильщик... Что-то зачастил в клинику. Неужели эти чертовы письма? Ах, знала бы она… Нет, пора объясниться. Завтра мадам в «Обществе», шеф – на переговорах. Да! – решила Салли и зеркало с ней согласилось.
Третье пришло неожиданно.
- Мы под арестом. Класс ААА. Тестируют роботы.
Вы, конечно, читали о «Двери», о пещерном храме. Так называют алтарь Венериуса. Мы пытались приблизиться, сначала – Джина, и другие, и я тоже. До черты можно, а после… Нет, ни полей, ни радиации… Только в голову всё, как дубиной – не ходи! Не ходи! НЕ ХОДИ! Поначалу, на пятом шагу – туман, темнота. Горан - на коке - еще два шага. Фео – на «горилке» - еще метра полтора и то ползком. А дальше – никак, ни допинги, ни что…НЕ ХОДИ! - гремит и сознание к черту. Вот и решили: это - черта. А за ней? Что? Может только и надо – перейти и там очнуться?!
Тогда и придумали, кругами, на магнитной доске, на тросе, как авиамодель, и каждый раз – все больше радиус, к стойке привязывают, и до самой «Двери» долетали, но после черты – мрак, и обратно – пустота и тоска. Через неделю: «Каннибалку застрелил полицейский». Горана бабку. Учительницу. Пеничку. Ударила физрука битой. И грызла, начиная с… И пошло. Что ни день – слезы, истерики.
Нас разделили. Каждого сторожит рогард. Это мучительно, потому что мы сдружились, и хочется помочь, поддержать. За стеной часами стонет Джина, она беременна, но Горан не хочет…Ему ближе Фео и я…И только сны наваливаются те же – яркие, радужные. «Дверь» отворяется и выходит Венериус, десяти – одиннадцати лет, стриженый, когда не отличишь - девочка или мальчик и начинается мучение… Отец! Я никогда с тобой не делился. Но это нельзя передать, это пытка наслаждением, райский разврат, когда открываются двери и все, и Горан, и Джина, и рогарды, и тесторы, сплетая живое и колкое, волосы и контакты – бесятся под панскую свирель, и я в том строю, безумный и козлоногий…»
Боже мой! Боже мой! Венди сдавил виски, налил воды из графина, намочил платок…
«Общество» закончилось раньше обычного. Соня уже спустилась к чаю, но что-то толкнуло ее поспешить. Поворачивая на хайвэй, соединяющий Филадельфию и Нью-Йорк, она попала в джем, и пожалела, и принялась названивать Венди, но он не отвечал, ни в офисе, ни дома. Рядом, окно в окно, застрял моложавый блэк, напевая и насвистывая, шевеля мясистыми губами, оглядывая ее с типичной наглостью, пожирая глазами, но весело и добродушно. Наконец, он заговорил, и они поболтали. «Увидимся! – махнул на прощанье. Свернул к побережью. Соня же летела по освещенному хайвэю и вскоре повернула налево, пропуская вперед карликовый «бьюик».
Салли! Это ее машина. – Соня выдержала дистанцию и, затормозив раньше, метров за сто до ворот, неслышно пошла следом. Рабочий день в клинике давно закончился. На втором одиноко желтело окно академика. Лунным никелем поблескивала забытая косилка.
Дверь оказалась незапертой. Салли миновала прихожую, нижнюю гостиную – (Знает, куда идти, - отметила Соня) – поднялась по ступенькам и остановилась в приемной. Тронула нож для разрезания бумаги на столе секретаря и уверенно вошла в кабинет, забыв прикрыть за собой дверь.
- Салли? Мы договаривались?
- Что за письма ты подсунул ему? Он то пьет, то плачет. Или спит.
Если б я знала, я бы никогда…
- Ладно. Я же не обидел. Через полгода сделаем новые тесты и он, счастливый и радостный, вернется к своей лапочке на крыльях любви.
- А мадам?
- А что «мадам»? Я же не могу ей привить каннибализм… Нет-нет, и не проси. И денег у тебя не хватит. Наша репутация не продается. Ничего, потерпишь. Ладно, иди сюда…
Соня, стоявшая за дверью, уже протянула руку, чтобы войти, ворваться, -
- Тссс! – она вздрогнула, обернулась. Приложив палец к губам, рядом стоял Венди, - счастливый и радостный, - прав был академик, он же – профессор, он же – доктор, - Тссс! – прошептал он, - Не мешай, пусть напоследок потешаться. Мы их сожрем. Потом. Это не важно…