«Обэриутыиты»
1-е отделение
Звенит колокольчик.
Е-Здравствуйте!
С-Здравствуйте!
Ф-Здравствуйте!
Н -Здравствуйте!
Н. - Какое замечательное слово! Особенно первые буквы - фонема «здр» - будто сейчас раздираем пелену между нами - актерами и зрителями, между авторами и читателями, между людьми, нациями, поколениями. И все вместе тут же вдыхаем свежий воздух общения - авст! Авст! - задыхаясь от полноты чувств - и пожеланий дальнейшего радостного бытия - уйте! Уйте! Авствуйте! Здравствуйте!
Все. - Здравствуйте!
С. - Ах! Как много можно узнать, раздевая слово, снимая с него не только жакет и кофточку, но может быть и пояс с чулочками... Обнажая его истинное, его суть...
Ф. - А если и кожу, и скальп, добираясь до внутренностей, до костей и нервов, до боли, расчленяя?! Вывисекторы! Вы - вивисекторы!
Е. - Что вы! Что вы! Слову не больно! А если и больно - то это боль нового рождения! Слово мечтает возрождаться в новой форме и новом значении!
Ф. - Вы уверены?
С. - Мы - уверены! - заявляли обэриуты. Слово должно стать плотью! В этом суть реального искусства и цель нашего ОБЭРИУ - объединения реального искусства!
Ф. (рояль) Мини-попурри - авангард 20-х (несколько музыкальных фраз)
Н. - Сидели на железных неокрашенных кроватях безумные юноши. Один поблескивал пенсне. Другой пел птичьим голосом свое стихотворение. Третий ударял в такт ногой.
Посередине сидела их общая жена - педагогичка второго курса.
Е. - Мысли мысли мысли мысли
Мы физически прокисли
Давит нас большой объем
С математикой вдвоем
А они и там и тут
Бессловесные растут
С. - (Бессловесные мысли?? - интересно!)
Неужели так всесильны
Е. Да по чести вам скажу
Я допустим из красильной
Нынче утром выхожу
Относил туда свой фрак
Чтоб он мне напомнил мрак
По земле едва шагаю
За собой не успеваю
А они вдруг понеслись
Мысли - я сказал - вы рысь!
Мысли вы быстры как свет
Но услышал я в ответ:
Голова у нас болит
Бог носиться не велит
Мир немного поредел
И в пяти шагах предел
С.
Чем же думать?
Чем же жить?
Что же кушать?
Что же пить?
Ф.
Кушай польку
Пей цветы
Думай столько
Сколько ты...
Е, Н, С
- Кушай польку
Пей цветы
Думай столько
Сколько ты...
Ф. (рояль) - наигрывает польку, переходящую в цирковой марш
Н. - На узкий карниз Дома печати, высоко над Невским, не боясь свалиться и разбиться насмерть, выходит Даниил Хармс - Он проходит по карнизу, попыхивая трубкой и, обращаясь к толпе, то и дело выкрикивает:
(Все.) - Все на вечер О-БЭ-РИ- утов! - и медленно идет обратно.
Е. - И рядом с ним над пропастью города, на узкой полоске карниза вижу я Александра Введенского и Николая Олейникова, Дойвбера Левина и Константина Вагинова, Николая Заболоцкого, Александра Туфанова, Леонида Липавского, Якова Друскина, Игоря Бахтерева, Евгения Шварца ...Пожалуйста, запомните эти имена...
С. С.
Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев
Однажды гуляли в дремучем лесу
Фадеев в цилиндре, Калдеев в перчатках
А Пепермалдеев с ключом на носу
Над ними по воздуху сокол катался
В скрипучей тележке с высокой дугой
Фадеев смеялся, Калдеев чесался
А Пепермалдеев легался ногой.
Но вдруг неожиданно воздух надулся
И вылетел в небо горяч и горюч
Фадеев подпрыгнул, Калдеев согнулся
А Пепермалдеев схватился за ключ.
Но стоит ли трусить, подумайте сами
Давай мудрецы танцевать на траве
Фадеев с картонкой. Калдеев с часами
А Пепермалдеев с кнутом в рукаве.
И долго подобные игры затеяв
Пока не проснуться в лесу петухи
Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев
Смеялись хаха, хохохо, хи-хи-хи!
Е. - Ну что это такое?! Заумь! Формализм!
Ф. - А вы знаете, что Калдеев - это дворник - того дома, где жил Хармс, он был понятым при обысках дважды: в 1931 и 1941.
Н. - При чем здесь дворник! Это не стихи, а галиматья! Безумие!
Е. -Бессмыслица!
К. (А.Мирзаян, по стихам Д.Хармса)
Вода в реке журчит прохладно,
и тень от гор ложится в поле,
и в небе гаснет свет, и птицы
уже летают в сновиденьях...
А дворник с черными усами
всю ночь стоит под воротами,
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
А в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок, -
Крик веселый - топот ног...
Звон бутылок - топот ног...
Крик веселый - топот ног...
Звон бутылок...
Проходит день, потом - неделя,
потом года проходят мимо, -
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают...
А дворник с черными усами
года стоит под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
А в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок, -
Крик веселый - топот ног...
Звон бутылок - топот ног...
Крик веселый - топот ног...
Звон бутылок...
Луна и Солнце побледнели,
созвездья форму изменили,
движенье сделалось тягучим,
и время стало, как песок...
А в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок,
и топот ног, и звон бутылок...
А дворник с черными усами
опять стоит под воротами,
и чешет грязными руками,
и чешет грязными руками...
Е.- Вот именно! Бес-смыс-ли-ца!
С. - Да, бессмыслица! - потому что абсурд есть в самой жизни, поэтому мы реалисты!
Литература более реальна, чем этот распадающийся ежеминутно мир.
Мы хотим, чтобы поэзия не только производила словесное чудо, а чтобы она сама была настоящим чудом.
Вы увидите, - божественное безумие посрамит человеческую мудрость!
Е. - Трудно сказать что-нибудь о Пушкине тому, кто ничего о нем не знает.
Пушкин великий поэт. Наполеон менее велик, чем Пушкин. И Бисмарк по
сравнению с Пушкиным ничто. И Александр I, и II, и III — просто пузыри по
сравнению с Пушкиным. Да и все люди по сравнению с Пушкиным пузыри, только по сравнению с Гоголем Пушкин сам пузырь.
А потому вместо того, чтобы писать о Пушкине, я лучше напишу вам о Гоголе.
Хотя Гоголь так велик, что о нем и писать-то ничего нельзя, поэтому я буду все-таки писать о Пушкине.
Но после Гоголя писать о Пушкине как-то обидно. А о Гоголе писать нельзя. Поэтому я уж лучше ни о ком ничего не напишу.
Ф. - наигрывает «Чижика-пыжика»
Ф.- Придумайте название! Придумайте название!
К.- Чего? Чему? - (выкрикивают из зала).
Ф. - Ну уж наверное не «Чижику-пыжику»... Когда знаешь чему - это легче легкого и проще простого. Вы придумайте - так!
К.- Хорошо! - - Ныпырсытет! Ны-пыр-сы-тет!
- Ха! - кричат со сцены Е. И Ф. - Не подходит!
К.- Почему?!
Ф.- Некрасиво!
Е. - Ужасно! Безобразно!
К.- Ерунда! Искусство должно быть правдиво, а не красиво. Когда Пушкин сломал себе ноги, то стал передвигаться на колесах. Друзья любили дразнить Пушкина и хватали его за эти колеса. Пушкин злился и писал про друзей ругательные стихи. Эти стихи он называл «эрпигармами». Вот!
Н. -Вчера в доме печати происходило нечто непечатное. Насколько развязны были обериуты, настолько фривольна была и публика. Свист, шипенье, выкрики, вольные обмены мнений с выступающими.
Е. - Реакционное жонглерство! Вылазка литературных хулиганов! Позор! Геть! Ганьба!
Н. - Красная газета, год 1928...
Таких вечеров было совсем немного. Печатать их вот-вот перестанут, разве что у Маршака - один-два детских стишка. Но, кажется, их это совсем не беспокоило? Молодость! Ах, молодость! А вокруг - бурлит новая жизнь, новый быт, НЭП - А вокруг - укрепляется и матереет Советская власть!
С. - Вошла Елизавета
В большой прекрасный дом
Центрального Совета.
Вошла с открытым ртом.
Е. - Я всегда симпатизировал центральным убеждениям. Даже когда нэп вводили, я не сопротивлялся. Нэп так нэп - вам видней.
Ф.- Кокоша Шляпкин нарисовал портрет Ильича, вставил в медальоны и комсомолкам на базаре предлагает!
С. - А что?! В настоящее время каждый имеет свое право!
Е. - Восходит солнце над Москвой.
Старухи бегают с тоской:
Куда, куда идти теперь?
Уж Новый Быт стучится в дверь!
Младенец, выхолен и крупен,
Сидит в купели, как султан.
Прекрасный поп поет, как бубен,
Паникадилом осиян.
Прабабка свечку зажигает,
Младенец крепнет и мужает
И вдруг, шагая через стол,
Садится прямо в комсомол.
И время двинулось быстрее,
Стареет папенька-отец,
И за окошками в аллее
Играет сваха в бубенец.
Ступни младенца стали шире,
От стали ширится рука.
Уж он сидит в большой квартире,
Невесту держит за рукав.
Приходит поп, тряся ногами,
В ладошке мощи бережет,
Благословить желает стенки,
Невесте крестик подарить.
«Увы,— сказал ему младенец,—
Уйди, уйди, кудрявый поп,
Я — новой жизни ополченец,
Тебе ж один остался гроб!»
Уж поп тихонько плакать хочет,
Стоит на лестнице, бормочет,
Не зная, чем себе помочь.
Ужель идти из дома прочь?
Но вот знакомые явились,
Завод пропел: «Ура! Ура!»
И Новый Быт, даруя милость,
В тарелке держит осетра.
Варенье, ложечкой носимо,
Шипит и падает в боржом.
Жених, проворен нестерпимо,
К невесте лепится ужом.
И председатель на отвале,
Чете играя похвалу,
Приносит в выборгском бокале
Вино солдатское, халву,
И, принимая красный спич,
Сидит на столике кулич.
«Ура! Ура!» — поют заводы,
Картошкой дым под небеса.
И вот супруги, выпив соды,
Сидят и чешут волоса.
И стало все благоприятно:
Явилась ночь, ушла обратно,
И за окошком через миг
Погасла свечка-пятерик.
Н. - Вдоль стены стояли бывшие дамы, предлагая:
- одна - чайную ложечку с монограммой,
- другая - никуда не годное боа
- третья - тряпичную куколку собственного изделья.
- та седая старуха - свои волосы, выпавшие еще в ранней юности и собранные в косичку,
- а эта - сравнительно молодая - сапоги, довольно поношенные, своего умершего мужа.
Ф.- За забором долго бранились и плевались. Слышно было, как кому-то плюнули в рот…
Ф. (рояль) импровизация по темам шлягеров 20-х («Кирпичики» и пр.)
Е. - Из записок старого аптекаря (7 миниатюр у Е.)
5. Как хорошо, что дырочку для клизмы
имеют все живые организмы!
7. Один известный врач
Перед обедом кушал "спотыкач".
И что ж вы думаете? У того врача
Всегда была прекрасная моча.
9. В истории имеются примеры,
Как от болезней гибнут маловеры.
А вот поди ж ты! И до сей поры
Иной не верит в пользу камфары!
11. Дай хоть йоду идиоту -
не поможет ни на йоту.
12. О, сколь велик ты, разум человека!
Что ни квартал - то новая аптека!
Ф. (рояль) продолжение импровизации по темам шлягеров 20-х
Н. - Четыре иллюстрации того, как новая идея огорашивает человека к ней неподготовленного
I
С. ПИСАТЕЛЬ: Я писатель!
К. ЧИТАТЕЛЬ: А по-моему, ты г…о!
С.(Писатель стоит несколько минут, потрясенный этой новой идеей и падает замертво. Его выносят.)
II
Ф. ХУДОЖНИК: Я художник!
К. РАБОЧИЙ: А по-моему, ты г…о!
Ф.(Художник тут же побледнел, как полотно,
И как тростинка закачался,
И неожиданно скончался. Его выносят.)
III
Е.КОМПОЗИТОР: Я композитор!
К.ВАНЯ РУБЛЕВ: А по-моему, ты г…о!
Е.(Композитор, тяжело дыша, так и осел.
Его неожиданно выносят.)
IV
Н.ХИМИК: Я химик!
К.ФИЗИК: А по-моему, ты г…о!
Н.(Химик не сказал больше ни слова и тяжело рухнул на пол
Е. - Человек обыкновенный вдыхает воздух хороший, а выдыхает - смрад. Поэт должен поступать совершенно противоположным образом.
С.
Неудачный спектакль
На сцену выходит Петраков-Горбунов, хочет что-то сказать, но икает. Его начинает рвать. Он уходит.
Выходит Притыкин.
Притыкин. Уважаемый Петраков-Горбунов должен сооб... (его рвет и он убегает)
Выходит Макаров.
Макаров. Егор... (Макарова рвет. Он убегает)
Выходит Серпухов.
Серпухов. Чтобы не быть... (Его рвет.Он убегает.)
Выходит Курова.
Курова. Я была бы... (Ее рвет. Она убегает)
Выходит маленькая девочка.
Маленькая девочка.
Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!
Занавес.
Е. - Им не нравится Советская власть?! Они ненавидят борьбу, которую ведет пролетариат.
Ф. -Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага.
Это вредительство в области литературы!
Е. - Это контрреволюция, которой надо дать решительный отпор!
Н. - В конце 1932 года Хармс и Введенский вернулись из ссылки и общение обериутов возобновилось. Да, публичных выступлений уже не было и быть не могло, но философско-эстетический и этический диалог продолжался. Собирались на квартире у Друскина или у Липавских. Читали. Дружили. Влюблялись.
Е. - Влюблялись? Обериуты - типичные женоненавистники и извращенцы! Похабщина, мерзость, отвратительные сравнения!
Ф. - Вот-вот! Именно! Сравнить женщину с - блохой, с мухой?? Пошляки! Мерзавцы!
С. Я муху безумно любил!
Давно это было, друзья,
Когда еще молод я был.
Когда еще молод был я.
Бывало, возьмешь микроскоп.
На муху направишь его —
На щечки, на глазки, на лоб,
Потом на себя самого.
И видишь, что я и она,
Что мы дополняем друг друга,
Что тоже в меня влюблена
Моя дорогая подруга.
Кружилась она надо мной.
Стучала и билась в стекло,
Я с ней целовался порой,
И время для нас незаметно текло.
Но годы прошли, и ко мне
Болезни сошлися толпой —
В коленках, ушах и спине
Стреляют одна за другой.
И я уже больше не тот.
И нет моей мухи давно.
Она не жужжит, не поет,
Она не стучится в окно.
Забытые чувства теснятся в груди,
И сердце мне гложет змея,
И нет ничего впереди...
О муха! О птичка моя!
Ф. (рояль) Доницетти
С. - Дорогая Элеонора Александровна!
Я люблю Вас. Я вчера даже хотел Вам это сказать, но Вы сказали, что у меня на лбу всегда какая-то сыпь и мне стало неловко. Но потом, когда вы ели редьку, я подумал: Хорошо, у меня лоб. Но зато ведь и Вы не богиня.
Это я только подумал. А на самом деле Вы - богиня - стройная, высокая и совершенно неоцененная!
А ночью я натер лоб политурой и подумал: «Как хорошо любить богиню, когда сам бог.» Так и уснул.
Ф. - Почему я люблю зиму.
Мне нравится раздевать женщин.
Зимой они носят больше одежд, чем весной, летом или осенью.
Зимой их приходится раздевать дольше.
А мне нравится раздевать женщин.
Поэтому я люблю зиму
А. Аристократка (А.Суханов, по стихам Н.Олейникова)
Тянется ужин, плещет бокал,
Пищей загружен я, воспылал,
Вижу, напротив дама сидит, |
Прямо не дама, а динамит. | 2 раза
Гладкая кожа, ест не спеша,
Боже мой, Боже, как хороша.
Я поднимаюсь и говорю - |
Я извиняюсь, но я горю. | 2 раза
Я не весталка, мой дорогой,
Разве ж мне жалко, Боже ж ты мой! -
Гладкая кожа, ест не спеша,
Боже мой, Боже, как хороша.
Я поднимаюсь и говорю - |
Я извиняюсь, но я горю. | 2 раза
С. - Дорогая Клавдия Васильевна. Это письмо должно быть из трех частей.
И первая часть - нежная. Ибо поистине мое отношение к Вам достигло нежности удивительной. Я бесконечно нежно к Вам отношусь, и думаю об этой нежности все время.
Е. - А теперь переходим к части второй - игривой. Как просто после нежной части, требующей всей тонкости душевных поворотов написать часть игривую, нуждающуюся не столько в тонкости душевных поворотов, сколько в изощренном уме и гибкости мысли! Поэтому, воздерживаясь от красивых фраз, восклицаю: - Дорогая Клавдия Васильевна! Как я рад, что Вы уехали в Москву, ибо останься Вы здесь, я бы влюбился в Вас и забыл все вокруг.
Ф. - Пользуясь полной удачей и не желая портить впечатление, оставленного второй частью, быстро перехожу на часть третью.
- Жизнь! Жизнь-то! Как вздорожала! Лук порей на рынке стоит уже не 30, а 35 и даже все 40 копеек!
А. Счастливец (Романс Е.Гофмана на стихи Н.Заболоцкого)
Есть за Пресней Ваганьково кладбище,
Есть на кладбище маленький скит,
Там жена моя, жирная бабища,
За могильной решеткою спит
Целый день я сижу в канцелярии,
По ночам не тушу я огня,
И не встретишь во всем полушарии
Человека счастливей меня!
Н. - Был он тощ высок и строен
взглядом женщин привлекал
ел по-барски и порой он
изумительно икал.
ну она была попроще
тоже стройна и тонка
духом немка, с виду мощи
ростом вверх до потолка.
раз в писательской столовой
две склонились головы
подавившись лбом коровы
оба умерли увы.
но забыть они могли ли
друг про друга? Это вра-
ки! Покойники в могиле
оба встретились Ура
Тут она сказала: Боже
как покойник пропищав
и в могиле ты все тоже
также гнусен и прыщав
он ответил зеленея:
дух свободен от прыщей
ты же стала лишь длиннея
и глупея и тощей.
Но она сказала: Знаешь
будь рябым и будь немым
будь бесплотным понимаешь
ты мне душка м м м
О! - вскричал он. - Ты мне душка!
Что за чудный оборот!
Ты царица! ты индюшка
"Аромат" наоборот!
---
И всю ночь соседний прах
лежа пристально в гробу
слышал будто бы в руках
терли пшенную крупу.
Ф. (вокал, рояль) исполняет песню на мотив «В нашем доме поселился замечательный сосед» на стихи Фирфафуся Гомина Песня прерывается речитативом Е.
Ни одна в меня красотка
Не бывала влюблена.
Вдруг нежданная находка:
Фирфафуся Гомина!
Сам не знаю, что случилось,
И не знаю, кто она,
Только знаю, что влюбилась
Фирфафуся Гомина.
То письмо ко мне напишет,
То летит ко мне сама.
В ухо мне желаньем дышит
Фирфафуся Гомина.
Опустив устало веки,
Шепчет в ухо мне она:
«Я твоя, твоя навеки
Фирфафуся Гомина!»
Е.- Я же мощною рукою
Отстраняю прочь ее,
Прикрываю х.. ногою,
Восклицая: «Не твое!»
А она: «Ты мне отрада!
Я твоя, твоя навек!»
Я кричу: «Оставь! Не надо!
Я женатый человек!»
А она: «Женат! Авось ли?
На! Возьми! Употреби!»
Я кричу: «Возьмешь, а после
Не докажешь alibi!
И зовут тебя паскудно.
Есть же лучше имена.
Даже выговорить трудно:
Фирфафуся Гомина.
Ну тебя! Пошла в болото!»
И, поддав ее ногой,
Прямо в дверь без поворота
Вышиб вон. Вот я какой!
Да, я вел себя примерно,
Выше страсти и толпы,
Я скажу, и будет верно:
«Мы супружества столпы.»
Ф. (поет)
- Но я требую ответа
На вопрос мой: чья вина,
Что в меня влюбилась эта
Фирфафуся Гомина!
2 отделение
Ф. Импровизация - «Нас утро встречает прохладой»
К. ...Страшно жить на этом свете,
В нем отсутствует уют, -
Ветер воет на рассвете,
Волки зайчика грызут,
Плачет маленький теленок
Под кинжалом мясника,
Рыба бедная спросонок
Лезет в сети рыбака.
Лев рычит во мраке ночи,
Кошка стонет на трубе,
Жук-буржуй и жук-рабочий
Гибнут в классовой борьбе.
Все погибнет, все исчезнет
От бациллы до слона -
И любовь твоя, и песни,
И планеты, и луна.
Дико прыгает букашка
С бесконечной высоты,
Разбивает лоб бедняжка...
Разобьешь его и ты!
Ф. Импровизация - «Нас утро встречает прохладой»
С. Помеха
С - Пронин сказал: У вас очень красивые чулки.
Н. - Ирина Мазер сказала: Вам нравятся мои чулки?
С. - Пронин сказал: О, да. Очень. — И схватился за них рукой.
Н. - Ирина сказала: А почему вам нравятся мои чулки?
С. - Пронин сказал: Они очень гладкие.
Н.- Ирина подняла свою юбку и сказала: А видите, какие они высокие?
С.- Пронин сказал: Ой, да, да.
Н.- Ирина сказала: Но ВОТ тут они уже кончаются. Тут уже идет голая нога.
С. - Ой, какая нога! — сказал Пронин.
Н. - У меня очень толстые ноги, — сказала Ири¬на. — А в бедрах я очень широкая.
С. - Покажите, — сказал Пронин.
Н. - Нельзя, — сказала Ирина, — я без панталон.
С. - Пронин опустился перед ней на колени.
Н. - Ирина сказала:
—Зачем вы встали на колени?
С. Пронин поцеловал ее ногу чуть повыше чулка и сказал:— Вот зачем.
Н. - Ирина сказала: Зачем вы поднимаете мою юбку еще выше. Я же вам сказала, что я без панталон.
С. Но Пронин все-таки поднял ее юбку и сказал:— Ничего, ничего.
Н. То есть как же это так, ничего? — сказала Ирина.
Е. - Но тут в двери кто-то постучал.
Н. - Ирина быстро одернула свою юбку,.
—Кто там? — спросила Ирина через двери.
Е. - Откройте дверь, — сказал резкий голос.
Н. - Ирина открыла дверь,
Е.- И в комнату вошел человек в чорном польто и в высоких сапогах. За ним вошли двое военных, низших чинов, с винтовками в руках, и за ними вошел дворник. Низшие чины встали около двери, а человек в чорном польто подошел к Ирине Мазер и сказал:
—Ваша фамилия?
Н. - Мазер, — сказала Ирина.
Е. - Ваша фамилия? — спросил человек в чорном польто, обращаясь к Пронину.
С. - Пронин сказал: Моя фамилия Пронин.
Е. - У вас оружие есть? — спросил человек в чорном польто.
С. - Нет, — сказал Пронин.
Е. - Сядьте сюда, — сказал человек в чорном польто, указывая Пронину на стул.
С. - Пронин сел.
Е. - А вы, — сказал человек в чорном польто, обра¬щаясь к Ирине, — наденьте ваше польто. Вам придется с нами проехать.
Н. - Зачем? — спросила Ирина.
Е. - Человек в чорном польто не ответил.
Н.- Мне нужно переодеться, — сказала Ирина.
Е.- Нет, — сказал человек в черном польто.
Н. - Но мне нужно еще кое что на себя надеть, — сказала Ирина.
Е. - Нет, — сказал человек в чорном польто.
Н.- Ирина молча надела свою шубку.
Прощайте, — сказала она Пронину.
Е. - Разговоры запрещены, — сказал человек в чор¬ном польто.
С.- А мне тоже ехать с вами? — спросил Пронин.
Е. - Да, — сказал человек в чорном польто. — Одевайтесь.
С.- Пронин встал, снял с вешалки свое польто и шля¬пу, оделся и сказал:
— Ну, я готов.
Е. - Идемте, — сказал человек в чорном польто. Низшие чины и дворник застучали подметками.
Все вышли в коридор.
Человек в чорном польто запер дверь Ирининой комнаты и запечатал ее двумя бурыми печатями.
— Даешь на улицу, — сказал он.
И все вышли из квартиры, громко хлопнув наруж¬ной дверью.
Ф. - Спи. Прощай. Пришел конец.
За тобой пришел гонец.
Он пришел последний час.
Вместе: Господи помилуй нас.
Господи помилуй нас.
Господи помилуй нас
Н. - Начиная с весны 1937 года разразилась гроза и по¬шла все кругом крушить, и невозможно было понять, кого убьет следующий удар молнии. И никто не убегал и не прятался. Человек, знающий за собой вину, пони¬мает, как вести себя: уголовник добывает подложный паспорт, бежит в другой город. А будущие враги народа не двигаясь, ждали. Они чуяли кровь, как быки на бойне,— и стояли на месте, покорно подставляя голо¬ву.
С. - Этого еще никто не переживал за всю свою жизнь, ник¬то не засыпал и не просыпался с чувством невиданной, ни на что не похожей беды. Мы жили внешне как прежде. Устраивались вечера в Доме писателя. Мы ели и пили. И смеялись. По рабскому положению смея¬лись и над бедой всеобщей,— а что мы еще могли сде¬лать? Любовь оставалась любовью, жизнь — жизнью, но каждый миг был пропитан ужасом. И угрозой позо¬ра.
Ф. - Наш Котов, комендант общежития тайно со¬брал домработниц и объяснил им, какую опасность для государства представляют их наниматели. Тем, кто ус¬пешно разоблачит врагов, обещал Котов по¬стоянную прописку и комнату в освободившейся квар¬тире. Было это или не было, но домработницы пере¬давали друг другу историю о счастливицах, уже полу¬чивших за свои заслуги жилплощадь.
С. - Однажды, в начале июля, вышли мы из кино на Манежной площади. Встретили Олейникова. Был Николай Макарович озабочен, не слишком приветлив, но согласился тем не менее поехать к нам на дачу в Разлив.
Мы шли к нашей даче и увидели по дороге мальчика на балконе. Он читал книжку, как читают в этом возрасте, весь уйдя в чтение. Он читал и смеялся, и Олейников с умилением и за¬вистью глядел на него.
Н. - Вскоре я узнала, что Николай Макарович арестован. К этому времени воца¬рилась во всей стране чума. От семей репрессированных шараха¬лись, как от зачумленных. Ночью по пес¬чаным, трудным для проезда улицам Разлива медленно пробирались, как чумные повозки за трупами, машины из города.
Е. - Мы ложились спать умышленно поздно. Почему-то казалось особенно по¬зорным стоять перед посланцами судьбы в одном белье и натягивать штаны у них на глазах. Перед тем, как лечь, выходил я на улицу. Ночи еще светлые. По глав¬ной улице, буксуя и гудя, ползут чумные колесницы. Вот одна замирает на перекрестке, будто почуяв добы¬чу, размышляет,— не свернуть ли? И я, не знающий за собой никакой вины, стою и жду.
К. (Александр Галич, в сокращении)
Лил жуткий дождь.
Шел страшный снег.
Вовсю дурил двадцатый век.
Кричала кошка на трубе,
И выли сто собак.
И, встав с постели, человек
Увидел кошку на трубе,
Зевнул, и сам сказал себе —
Кончается табак!
Табак кончается — беда.
Пойду куплю табак.
И вот... но это ерунда.
И было все не так:
«Из дома вышел человек
С веревкой и мешком.
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком...»
И тут же, проглотив смешок,
Он сам себя спросил:
- А для чего он взял мешок?
Ответьте, Даниил! -
Вопрос резонный, нечем крыть,
Летит к чертям строка,
И надо, видно, докурить
Остаток табака...
«Итак, однажды человек
Та-та-та с посошком...
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
Он шел и все глядел вперед.
И все вперед глядел,
Не спал, не пил.
Не спал, не пил.
Не спал, не пил, не ел...»
…На поле - снег, на кухне - чад.
Вся комната в дыму.
А в дверь стучат.
А в дверь стучат,
На этот раз — к нему!..
И нет бы - снова все начать,
И бросить этот вздор! -
Уже на ордере печать
Оттиснул прокурор...
И тут ломается строка,
Строфа теряет стать,
И нет ни капли табака.
А там- уж не достать!..
(А в дверь стучат!)
В двадцатый век!..
(Стучат!)
…Как в темный лес,
Ушел однажды человек
И навсегда исчез!..
Но Парка нить его тайком
По-прежнему прядет.
А он ушел за табаком,
Он вскорости придет.
За ним бежали сто собак.
И кот по крышам лез...
Но только в городе табак
В тот день как раз исчез.
И он пошел в Петродворец.
Потом пешком в Торжок...
Он догадался, наконец.
Зачем он взял мешок...
Он шел сквозь снег
И шел сквозь тьму.
Он был в Сибири и в Крыму.
А «опер» каждый день к нему
Стучится, как дурак...
И много, много лет подряд
Соседи хором говорят —
Он вышел пять минут назад,
Пошел купить табак...
Е. - Таракан сидит в стакане.
Ножку рыжую сосет.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждет.
Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, с топорами
Вивисекторы сидят.
У стола лекпом хлопочет,
Инструменты протирая,
И под нос себе бормочет
Песню «Тройка удалая».
Трудно думать обезьяне.
Мыслей нет — она поет.
Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосет.
Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша...
Он бы смерти не боялся.
Если б знал, что есть душа.
Но наука доказала,
Что душа не существует.
Что печенка, кости, сало —
Вот что душу образует.
Есть всего лишь сочлененья,
А потом соединенья.
Против выводов науки
Невозможно устоять.
Таракан, сжимая руки,
Приготовился страдать.
Вот палач к нему подходит,
И, ощупав ему грудь,
Он под ребрами находит
То, что следует проткнуть.
И, проткнувши, на бок валит
Таракана, как свинью.
Громко ржет и зубы скалит.
Уподобленный коню.
И тогда к нему толпою
Вивисекторы спешат.
Кто щипцами, кто рукою
Таракана потрошат.
Сто четыре инструмента
Рвут на части пациента.
От увечий и от ран
Помирает таракан.
Он внезапно холодеет,
Его веки не дрожат...
Тут опомнились злодеи
И попятились назад.
Все в прошедшем — боль, невзгоды.
Нету больше ничего.
И подпочвенные воды
Вытекают из него.
Там, в щели большого шкапа,
Всеми кинутый, один,
Сын лепечет: «Папа, папа!»
Бедный сын!
Но отец его не слышит,
Потому что он не дышит.
И стоит над ним лохматый
Вивисектор удалой,
Безобразный, волосатый,
Со щипцами и пилой.
Ты, подлец, носящий брюки.
Знай, что мертвый таракан
— Это мученик науки,
А не просто таракан.
Сторож грубою рукою
Из окна его швырнет,
И во двор вниз головою
Наш голубчик упадет.
На затоптанной дорожке
Возле самого крыльца
Будет он, задравши ножки.
Ждать печального конца.
Его косточки сухие
Будет дождик поливать,
Его глазки голубые
Будет курица клевать.
Молитва
Спи. Прощай. Пришел конец.
За тобой пришел гонец.
Он пришел последний час.
Господи помилуй нас.
Господи помилуй нас.
Господи помилуй нас
Л. (В.Бережков, на стихи Н.Заболоцкого)
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,
Где всё разъято, смешано, разбито,
Где вместо неба - лишь могильный холм
И неподвижна лунная орбита.
Там на ином, невнятном языке
Поёт синклит беззвучных насекомых,
Там с маленьким фонариком в руке
Жук-человек приветствует знакомых.
Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И всё ли вы забыли?
Теперь вам братья - корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры - цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята...
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там наверху оставленного брата.
Ему ещё не место в тех краях,
Где вы исчезли, лёгкие, как тени,
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений.
Н. - Константину Вагинову повезло - умер своей смертью еще до войны, Дойвбер Левин и Леонид Липавский погибли на фронте. Александр Туфанов умер в ссылке от голода. Александр Введенский умер от сыпняка на этапе в лагерь, Даниил Хармс был арестован и погиб в блокаду в тюремной больнице, Николай Олейников - обвинен в троцкизме и расстрелян. Николай Заболоцкий получил пять лет лагерей и два года ссылки. Заболоцкий, Евгений Шварц и Игорь Бахтерев дожили до реабилитации друзей-обэриутов.
Е. - Да, уж - действительно - дожили! Кого реабилитировали?! Заклятых врагов, пораженцев - Восхвалять немецкий порядок!
Ф.А как они ненавидели наше светлое будущее - НАШИХ ДЕТЕЙ?!
С. Окопавшись ни где-нибудь - а под крылом детского издательства.
Мало того, что они - женоненавистники, они еще и детоненавистники!
Слушайте! Если не верите!
Ф. - Я прихожу домой, запираю дверь на ключ и ложусь на кушетку. Буду лежать и постараюсь заснуть.
С улицы слышен противный крик мальчишек. Я лежу и выдумываю им казнь. Больше всего мне нравится напустить на них столбняк, чтобы они вдруг перестали двигаться. Родители растаскивают их по домам. Они лежат в своих кроватках и не могут даже есть, потому что у них не открываются рты. Их питают искусственно. Через неделю столбняк проходит, но дети так слабы, что еще целый месяц должны пролежать в постелях. Потом они начинают постепенно выздоравливать, но я напускаю на них второй столбняк, и они все околевают.
Е. - Травить детей - это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать!
С.Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает кого нибудь и гладит по головке, пока не позовут завтракать…
Е. Лев Толстой очень любил детей. Приведет полную комнату, шагу ступить негде, а он все кричит: Еще! Еще!
Ф. Лев Толстой очень любил детей Бывало, привезет в кабриолете штук пять и всех гостей оделяет. И надо же, вечно Герцену не везло: то вшивый достанется, то кусачий. А попробуй поморщится - схватит костыль и трах по башке!
Н. - Любить! Детей надо любить, причем безоглядно! И тогда они, чувствуя запредельность этой чудесной и безумной любви, непременно ответят вам взаимностью!
Ф. - А для этого детей нужно научить чудесам. Нет, не только верить, а самим делать чудеса, не боясь ничего.
Ф. Фрагмент с выступлениями Хармса для детей
Когда совсем нечего было есть Хармс приходил к Маршаку и просил устроить ему выступление в Доме пионеров.
Дети его обожали. Как только он выходил на сцену - они начинали визжать и улюлюкать и он вдруг принимался доставать шарики отовсюду - изо рта из носа, из ушей из самых непонятных мест и делал это так комично, что детвора хохотала, сползая со стульев. А потом он читал стихи и эффект был оглушительный
Н. Раз сказал Никита басом:
- Надо плавать а-ля-брасом.
-Но, - спросил его Тарас, -
Что такое а-ля-брас?
- А ля-брас, - сказал Никита, -
Раньше плавал знаменито,
Это был такой пловец.
Меж пловцами главный спец.
- Ерунда, - сказал Тарас, -
Это рыба – а-ля-брас,
А-ля-брасы очень ходки,
Обгоняют даже лодки.
- Нет, решил тогда Микеша,
Это все, ребята, брешут.
Двигай руки-ноги разом
Вот и будет а-ля-брасом.
Рассуди, читатель, нас –
Что ж такое а-ля-брас?
С. - Я шел зимою вдоль болота
В галошах,
В шляпе
И в очках.
Вдруг по реке пронесся кто-то
На металлических
крючках.
Я побежал скорее к речке,
А он бегом пустился в лес,
К ногам приделал две дощечки,
Присел,
Подпрыгнул
И исчез.
И долго я стоял у речки,
И долго думал, сняв очки:
"Какие странные
Дощечки
И непонятные
Крючки!"
Н. - Иван Тапорыжкин пошел на охоту,
С ним пудель пошел, перепрыгнув забор,
Иван, как бревно провалился в болото,
А пудель в реке утонул, как топор.
Иван Тапорыжкин пошел на охоту,
С ним пудель вприпрыжку пошел, как топор.
Иван повалился бревном на болото,
А пудель в реке перепрыгнул забор.
Иван Тапорыжкин пошел на охоту,
С ним пудель в реке провалился в забор.
Иван как бревно перепрыгнул болото,
А пудель вприпрыжку попал на топор.
К. - Над косточкой сидит бульдог,
Привязанный к столбу.
Подходит таксик маленький,
С морщинками на лбу.
«Послушайте, бульдог, бульдог!-
Сказал незваный гость.-
Позвольте мне, бульдог, бульдог,
Докушать эту кость».
Рычит бульдог на таксика:
«Не дам вам ничего!»
Бежит бульдог за таксиком,
А таксик от него.
Бегут они вокруг столба.
Как лев, бульдог рычит.
И цепь стучит вокруг столба,
Вокруг столба стучит.
Теперь бульдогу косточку
Не взять уже никак.
А таксик, взявши косточку,
Сказал бульдогу так:
«Пора мне на свидание,
Уж восемь без пяти.
Как поздно! До свидания!
Сидите на цепи!»
С. - Шел по дорожке
Хорошенький щенок.
Нес в правой ножке
Песочный пирожок
Своей невесте,
Возлюбленной своей,
Чтоб с нею вместе
Сожрать его скорей.
Вдруг выползает
Наган Наганыч Гад.
И приказает
Ступать ему назад.
И отбирает
Подарок дорогой,
И ударяет
Счастливчика ногой.
Нет! Невозможен
Такой плохой конец.
Выну из ножен я
Меч-кладенец.
Рраз! И умирает
Наган Наганыч Гад.
А щенок визжает:
- Спасибо, очень рад.!
Н. Уж я бегал, бегал, бегал
и устал.
Сел на тумбочку, а бегать
Перестал.
Вижу, по небу летит
галка,
а потом еще летит
галка,
а потом еще летит
галка,
а потом еще летит
галка.
Почему я не летаю?
Ах, как жалко!
Надоело мне сидеть,
захотелось полететь,
разбежаться,
размахаться
и как птица полететь.
Разбежался я, подпрыгнул,
крикнул «Эй!»
Ногами дрыгнул…
Меня сокол охраняет,
сзади ветер подгоняет,
снизу реки и леса,
сверху тучи-небеса.
Надоело мне летать,
захотелось погулять,
топ
топ
топ
том
захотелось погулять….
С. - Несчастная кошка порезала лапу -
Сидит, и ни шагу не может ступить.
Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу -
Воздушные шарики надо купить!
И сразу столпился народ на дороге -
Шумит, и кричит, и на кошку глядит.
А кошка отчасти идет по дороге,
Отчасти по воздуху плавно летит!
Фрагмент с допросом, фокусами и шариками
Л. Городок (В.Красновский, ст. Н.Заболоцкого)
Целый день стирает прачка.
Муж ушел за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.
Целый день она таращит
Умные глазенки,
Если дома кто заплачет -
Заскулит в сторонке.
А кому сегодня плакать
В городе Тарусе?
Есть кому сегодня плакать -
Девочке Марусе.
Опротивели Марусе
Петухи да гуси.
Сколько ходит их в Тарусе,
Господи Исусе!
- Вот бы мне такие перья
Да такие крылья!
Улетела б прямо в дверь я,
Бросилась в ковыль я!
Чтоб глаза мои на свете
Больше не глядели,
Петухи да гуси эти
Больше не галдели! -
Ой, как худо жить Марусе
В городе Тарусе!
Петухи одни да гуси,
Господи Исусе!..
Н. - Господи, помилуй нас...
Кто же вы - обериуты? Ангелы или черти? Дети или старички? Мудрецы или безумцы? Старатели родного языка или Хранители Земного шара?
Е. - По вторникам над мостовой
Воздушный шар летал пустой.
Он тихо в воздухе парил;
В нем кто-то трубочку курил.
Смотрел на площади, сады,
Смотрел спокойно до среды,
А в среду лампу потушив,
Он говорил: "Ну, город жив".
С. -Дни летят, как ласточки,
А мы летим, как палочки.
Часы стучат на полочке,
А я сижу в ермолочке.
А дни летят, как рюмочки,
А мы летим, как ласточки.
Сверкают в небе лампочки,
А мы летим, как звездочки.
Ф. - Возьмите незабудку
На память обо мне.
Тогда собачью будку
Увидите во сне.
А в будке человечки
На лавочке сидят
Огонь играет в печке
И искры вверх летят
Н. - Кто они?
Они - это мы. Те - мы, которых мы не знаем, таинственные мы, фантастические мы, неожиданные, чудесные мы.
Мы обернулись к ним, а увидели себя.
Сегодня мы приоткрыли тайную дверцу и заглянули – а что там?
А там – непонятно и нежно, дико и душевно, безумно и бережно.
О, странные юноши, примите наш поклон.
К. и Л. (А.Мирзаян, ст. Д.Хармса)
Выходит Мария, отвесив поклон,
Мария выходит с тоской на крыльцо,
А мы, забежав на высокий балкон,
Поем, опуская в тарелку лицо.
Мария глядит, и рукой шевелит,
И тонкой ногой попирает листы,
А мы за гитарой поем и поем,
Да в ухо трубим непокорной жены.
Над нами встают золотые дымы,
За нашей спиной пробегают коты.
Поем и свистим на балкончике мы,
Но смотришь уныло за дерево ты.
Остался потом башмачок, да платок,
Да реющий в воздухе круглый балкон,
Да в бурое небо торчит потолок.
Выходит Мария, отвесив поклон.
И тихо ступает Мария в траву,
И видит цветочек на тонком стебле.
Она говорит: - Я тебя не сорву,
Я просто пройду, поклонившись тебе…
А мы, забежав на балкон высоко,
Кричим: - Поклонись! - да гитарой трясем.
Мария стоит и рукой шевелит,
И вдруг, поклонившись, бежит на крыльцо.
И тонкой ногой попирает листы,
А мы за гитарой поем и поем,
Да в ухо трубим непокорной жены,
Да в бурое небо кидаем глаза.
Звенит колокольчик.
Конец
