6. Остров Мечты (Сон №1 - дневной)
Остров — часть суши, со всех сторон окруженная приключениями.
Детская Энциклопедия
Я себя назначу капитаном.
Магеллан – фамилию приму.
Может быть, еще остались страны,
Страны – неизвестные кому?
Есть такой – он скрючился за партой.
Он отличник, он другим пример.
Но раскрасить контурные карты
Снова помешал ему Жюль Верн.
Это он, как кондор в поясницу,
Впился и носил меня с собой…
А теперь она поставит "птицу",
Покачав седою головой.
Скажет:
Черепанов, ты скатился!
Что же дальше?! Физик говорит...
Если ты учителем родился,
Должен знать, что дальше – Майн Рид.
Сколько же прошло? Мне было… двенадцать? ... “На суше и на море”, альманах “Искатель”, “Вокруг света”, “Клуб кинопутешествий”... И “Остров сокровищ” с картой острова, да-да, с той самой картой сокровищ на форзаце, и “Таинственный остров”... Собственно, все приключения и фантастика, все, что бы ни читал или смотрел, все питало любопытство и удивление…
Помните?
- Гонь…, гонь… Па-та-гонь…и…я! – пел Паганель по слогам, выпевал, глядя далеко в даль, туда… - Ландия…, ландия… Зе-ландия! Новая Зеландия! - И хотелось подпевать: «Ка-пи-тан! Ка-пи-тан! Улыбнии-тееее..сь!»
Она рождалась из слова, темного, иноплеменного. Из малого смешного кусочка, из слога, из буковки – и расширялась до размеров паруса, прерий или пампасов, до огромного, бесконечного мира.
Так начиналось... «А, ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер...» И он поет - в парусах, и вантах, в волнах. В кудрях моих, вьющихся, как у Жюля Верна...
(Если вы вглядитесь в этот портрет, как я вглядывался в живую букву - первую букву его имени, вихрастую и всклоченную, если вы за троеруким жестом, обращенным к небу, уловите порыв трехногого еще существа, только приближающегося к человеку, и уже не порыв, а полет, пусть краткий, пусть - порхание бабочки-однодневки, - это значит, что Жюль все сделал Верно... И нам нечего жеманиться и стыдиться своих фантазий; а надо жить и жужжать...)
Мне уже восемь. После фильма, ночью, когда все спали, меня унес кондор, так впился! Утром я пошел умываться, и мама увидела царапины, следы от когтей, и все пытала, прижигая зеленкой, - “Где же тебя угораздило? Как?” А я супился, молчал... Молчал, как Мальчиш-Кибальчиш, еще не понимая, но чувствуя, - моя тайна может быть и поважнее.
Мне - шесть. Я один дома. Я боюсь. Бабушка приедет только через час. Мне страшно, как Робинзону. Я закрываю дверь из комнаты в прихожую, потом открываю настежь, чтобы вся она была видна. Там в углу темная кладовка. Я снова закрываю дверь и сажусь у окна. На пустыре - никого. Ему было хуже... Бабушка пришла!
Помню еще, мама читает “Русалочку” – а я поражаюсь, какая глупая: идти к страшной ведьме, пить отвратительное, делать операцию по разрезанию себе - на две ноги – хвоста, чтобы ступать по острым осколкам стекла, а в конце – умереть, превратившись в пену? Зачем? Ради чего? Я не понимаю...
И все же – еще раньше? В три? В два года? В докнижную, дофильмовую, додиафильмовую эпоху моей жизни, когда все было внове – и хороший, не сухой, в меру влажный песочек для пасочек, и белая пыльца от бабочки-капустницы на пальцах, и мокреющие от пальцев, смятые крылья стрекозы: Борька отрывал с мясом, а я смотрел.
Или еще, еще?
Новая с окошечками коляска,
И солнышко,
И Бабушкино лицо - Ба-ба! - третьи звуки...
И Мамино, Мамочкино Лицо - Ма-ма! - вторые звуки...
И первые звуки - Агу-Агу! - лепечет внучек, а я слышу -Аку-Аку! -
Или еще раньше, когда всё было тайной и восхищением.
До рождения, в генах, в крови, в родовой памяти...
Сказки сказывают, а серьезные историки подтверждают, что в глубокой древности царский детей, а часто и самого царя держали взаперти, не позволяя показываться на глаза народу, общаться с простолюдинами, есть обычную пищу, ходить по земле. Так поступали, потому что верили: они - боги, пришедшие с небес, посланники Солнца. А, значит, для сохранения их божественной силы, позволяющей управлять стихиями, скажем, беречь землю от засухи, лечить, отводить зло и изгонять духов, хранить традиции и воспитывать молодежь - для этого необходимо заточение, лучше - в башне, еще лучше - в темнице.
... Бедные, бедные... Представляю, как вам хотелось вырваться, разбить оковы табу, сбежать и наполнить кровь пузырьками морского бриза, впитать голубизну бесконечного неба-океана.
Первооткрыватели, миссионеры, благородные пираты...
Ваш путешизм - недуг царственный.
И судьбы ваши похожи - все вы прототипы капитана Грея из «Алых парусов» Александра Грина, или точнее - в роду у каждого из вас наверняка был царственный предок, страдавший - нет-нет, ни наследственной клаустрофобией или болезненной тягой к перемене мест, - и даже не страдавший, а сберегший и развивший в себе нечто возвышенное и здоровое, пусть немного аристократичное, скажем так, голубокровную тайнофилию...
Итак, что же такое путешизм? Наверное, это движение по жизни, когда впереди - невиданное чудо, а в сердце живет непрерывное восхищение, в глазах твоих с самого рождения, и даже до него - восхищение.
«Мы должны не терять этой способности - восхищаться, - говорил о.Александр (Мень), - способности свежо посмотреть на вещи, на своих близких, на окружающий мир - и стараться быть легкими на поворотах, легко жить. Уметь подняться над всем и быть вольными странниками. Мы же странники. Мы вообще здесь гости и пришельцы».
При-шельцы...
…А Хейердала я прочел только в 1970...
